НОВАЯ КНИГА

         В Элитарном клубе поэтов «Лик» прошла презентация новой книги Татьяны Шепелевой «Очерёд».
         Татьяна Александровна Шепелева, член Союза российских писателей, автор двух поэтических сборников, родилась и живёт в Воронеже. Публиковалась в журналах «Нева», «Подъём», «Дальний Восток», альманахах «Ямская слобода», «45-я параллель», «Артбухта», лауреат Международного фестиваля литературы и культуры «Славянские традиции».
        Название сборника — «Очерёд», в значении «следующий за предыдущим», указывает на преемственность литературных традиций. Книга включает в себя избранное из написанного в «нулевых» годах, а также новые стихотворения.
 


ЖИЗНЕННОЕ

                         Все мы вышли из гоголевской «Шинели» —
                         справедливо говорят русские писатели.
                                                      Мелькиор де Вогюэ

Я выкашливал зимы, как кошка шерсть,
я топил сомненья в весенних лужах,
проносился вихрем, футболил жесть,
становился выше и как бы, лучше.
Я ночами слушал, как шкаф вздыхал,
со своими скелетами вечно в ссоре,
я вынашивал план и летал подвал, и чердак,
и живопись на заборе.

Присобачен, приклеен, прибит гвоздём,
прислюнявлен к лику своей эпохи,
я шуршал печальным календарём —
отрывным, худеющим на издохе.
Просыпаясь, я знал — есть одна стена,
за которой другая. Я был живучим.
Засыпая, я думал, что новизна —
это то, что пугает, а пуще — учит.

Мне на плечи кидался цепной кобель,
я не сразу заметил, что веку крышка;
я купил пальто (не сказать — шинель),
обернулся и понял, что жизнь — пальтишко....

Много позже,
в прихожей снимая жизнь,
становясь горбатым,
я шел к дивану,
а когда, надевая её,
выходил —
становился выше
и как бы,
лучше.



ТЁТКИ
тётки идут строем, поют хором, сверлят буром;
тётки — коровам — сено, печи — полено, зерно — курам;
тётки — борщи и шмотки, чума и дрязги в осиных сотах,
тётки в делах-заботах, в плащах и шляпах, в чулках и ботах;

утром — платки-базары, корзины-куры и сами дуры,
вечером — тары-бары, из мелкой тары и шуры-муры;
дыбом и хна, и басма, воскликнут страстно: «сармат мой,
                                                                           скиф мой!»
после — об стол оболом, глаголом голым и рифмой, рифмой!



ЛОСКУТНОЕ ШИТЬЁ
Лоскутное шитьё развивает воображение,
и аккуратность...
Осталось малость, самая малость
осталась,
пальцы в крови — не реви!
...логику, риторику, мелкую моторику,
эстетическое восприятье...
Нитка рвалась, цеплялась,
а я смеялась -
Скоро будет новое платье.
У меня будет новое платье.
Платье!



ОБЫДЕННОЕ
Неделя выдалась ленивой и скупой,
протяжной, словно песнь болотной птицы;
часы тик-такали, скрипели половицы,
стучали клавиши...
...Ну, шевелись, тупой!

На паутинках узелков не счесть —
модельки новостных чересполосиц,
а паучка назвали сенокосец.
За что такое прозвище? Бог весть.

Вода из крана капала в стакан,
бубнил тихонько пресловутый ящик...
...Пусть растворимый, пусть не настоящий,
но все же что-то...
...В Чили ураган...

Последние сто жизней мне везло.
Жужжала муха, билась о стекло,
перегорела лампочка в подъезде...

Опять всю жизнь мы прожили не вместе.



ЗЫ
дети, бегущие от грозы,
от р́озог, угроз, бузы, от козы-дерезы,
ос́ы;
у страха глаза...
волки лиса...
образы, изразцы,
музыкальные фразы,
пазлы, узлы, пазы...

ЗЫ:
у музы разные позы.



ПОДНИМАЮ ВЕКИ
Кончились праздники. Я поднимаю веки.
Я — человек. Я — женщина. Всё на месте.
Я — в Воронеже. Я — в двадцать первом веке.
За окном — зима. Нам хорошо. Мы вместе.

Нашу кошку зовут Соня. Мне — сорок пять, брюнетка…
Ты прости меня. (Это на всякий случай).
Телефон, часы... Плюс: голова — таблетка,
сигареты — пачка, конфеты — кучка.

Ничего не меняется. Я — в двадцать первом веке,
я — в Воронеже. За окном зима. Вместе.
Я — брюнетка, работаю в библиотеке.
Кошка, часы, телефон на месте.

Я — человек, я — женщина, мне — сорок пять. (Ужас!).
У меня есть то, что уже не вспомнишь,
Я — брюнетка. Пишу. За окном — лужи
вместо снега.
Весь мир — Воронеж.

Голова на месте. Часы. Телефон на месте.
Кошка спит, ты спишь, только мне не спится.
Праздники кончились. Нам хорошо. Мы вместе...

...Я — жива. Мне — две тысячи лет... Я — птица....


ПОРТНИХА
Как-то быстро стало тихо, а за окнами темно.
Одинокая портниха шьёт и порет полотно.

Шьёт и порет, шьёт и порет... Спорят ножницы с иглой.
Пальцы ноют, сердце стонет, «светит месяц молодой».

Торопись! Стучит сердечко, дом не низок, не высок,
Слишком маленькая свечка, слишком слабый огонёк,

Слишком страшно, слишком больно, слишком громкое
                                                                       «тик-так»,
Не довольна! Не довольна! Всё не так, не так, не так!..

И всю ночь игла летала, и всю ночь стежки, стежки...
Ах, неверное лекало! Сколько муки и тоски!


Книга издана при финансовой поддержке департамента культуры Воронежской области
В оформлении обложки использована фотография Светланы Стёпичевой.



 

Вселиковский проект «Боянов гимн»

(Интегральная адаптация гимна I века — исполненного Бояном на тризне,
устроенной князем Словеном Старым после победы соединённых славянских силнад готами Германреха)

______________________

Гимн, исполненный Бояном —

Старым воинам-славянам,

Молодым — живым, и мёртвым —

Как бы злы волхвами стёртым…

               I.

Ритуальный мёд отведав
за столами у Словена —
князя старого — притихли,
приглашённые на тризну
и вожди и воеводы
из победного похода —
битвы лютой, сечи ярой
с мглой, покрывшей небо дранью
над днепровской Русколанью —
спелой, звонкой, белоярой…

Успокоим песней-гимном
клич победный, плач отвесный
нашей Матери Небесной,
гром и молнии Отца —
меч и молот Кузнеца.

               II.

Рода гибла, и звала…

И вдоль берега Дуная,
выстроясь,  дружина князя
как поток текла, сверкая.
Возле стремени Словена,
исполняя гимн походный,
я с его дружиной ехал.

в лагерь, где уже стояли
кимры, радимичи, дрегы,
зимогоны… кои видя
со дружиной князя — били
в била, призывая звоном
всех сынов славянских — к гону!

               III.

Не успел Боян походный

гимн допеть — как прискакали
к нам на помощь и валахи,
и балтийские голяды —

и шумели ветви древа

родового ураганом.

               IV.

 И от плеч — к мужам — рукою, —

наводя в рядах порядок, —
князь Словен, искря очами,
яру кровь разогревая,
если в ком заледенела,
воссияв подобно солнцу,
белым месяцем булатным
над собою воскружил!

               V.

И утих сердечный дрог

в листьях древа родового,
и остатки клочьев туч
из очей мужей исчезли!

               VI.

Зимогоны пред дорогой

даром стол для всех накрыли
и походные дружины
накормили, напоили
А Боян, как наставлял
его отень Белояр,
отправляя в путь, исполнил
гимн Злогора-Златогора,
посвящённый прежним битвам
старо-белоярых Бусов
против готов, против гуннов…
Пел, не зная наперёд:
Златогор в бою падёт,
молоду волхву оставив
свои гимны в звёздной Прави…


               VII.

За угли кострищ небесных —
здесь уплачена цена:
здесь от древа родового
много веточек зелёных,
срубленных в жестокой сече,
было брошено в огонь!
И у нас здесь за столами
сорок чар стоит непитых,
сорок чар здесь, зря налитых…

               VIII.

И Яр-Бус к себе во Киев
мчит сейчас в великой славе
тело волхва Златогора, —
старых подвигов певца
почитая как отца…
       … Он с полками шёл на битву,
       в сече злой лишился слуха,
       утонул в великих водах,
       и в мехах звериных лёжа
       не глядит как вестник смерти
       реет в тучах над водою,
       уносясь с его судьбою…

               IХ.

Германрех махнул рукою —
и великими волнами,
как потопом, его вои
ряды кимров и валахов
поглотили… Кимры скрылись
под волнами, но внезапно
вдруг из волн они явились
прямо в ставке!.. Германрех
не успел сбежать — и скоро
меч Злогора-Златогора
прорубил его доспех!..

Набежало готов много, —
и великий волхв Сварога
с киммерийской ратью той
принял свой последний бой…

Вскоре волны готов спали,
и исчезли… и пропали…

Лишь обглоданные кости
будут здесь белеть веками,
в память ту, что были гости…
Были гости — пировали…

               Х.

От судьбы Словен имел

в дар полки, где каждый смел;
и Бояна, что громово,
не смолкая, гимны пел…

               ХI.

Был научен петь во благо:

не имать к Велесу страха,
не малить словенской славы
пред народами певцу!..

Златогора-волхводава
(чуждых Арию-отцу) —
этот скифский вещий ГАМЪ
ссыпан златом на ПЕРГАМЪ…

___________________________

Вместо комментария

     Поскольку после вселиковского мозгового штурма рунического текста Гимна и его переводов выяснилось, что мы имеем дело не просто с текстом Гимна, а с его строфами, пересыпанными комментариями переписчика об его авторе (Бояне), то при интегрализации лики допускали возможность того, что переписчик приводит текст Боянова Гимна не полностью… Что рунический текст — это своего рода первая русская критическая статья (правда, хвалебная) о Гимне: с цитатами из Гимна, строками хвалы автору гимна и другими комментариями переписчика.

Владимир ЕМЕЛЬЯНЕНКО

ПРЕЗЕНТАЦИЯ

КНИГИ В.И. ИСАЯНЦА

Не отпускает ощущение фантасмагории, парадокса, сюра, оксюморона, гротеска, каприччо. Не знаю, как это точно назвать. Дело не в том, что наконец-то издана книга Исаянца: vodoleybooks.ru/ (Пейзажи инобытия. — М.: Водолей, 2013. — 200 с. Исаянц В. ISBN 978–5–91763–155–4). Этот выход книги стоило ожидать.

Ирреальна сама презентация. Да, в ХЛАМе, где ещё представлять альтернативную поэзию? Но эти художники всё же сами строят свои альтернативы, а Исаянц в неё погружён волею судьбы. Да, у Валерия Ивановича уже не затравленный взгляд городского сумасшедшего, как это было в нулевые, но вполне диогеническое лицо. Именно, бочка. Поэтарх предпочитает писать свои стихи и рисовать картинки где-нибудь под кустиком и ночевать не в душной комнате, а под открытым небом. Дело не в нём.

Фантасмагорично смотрится другая сторона. Спичи критиков, блицы, телекамера. Кружение пати, бомондные лица. Помещение с кондиционером. Это выглядело диковато. Где-то в статьях встретил, что Исаянцу было непривычно. Неправда. В.И. выглядел вполне естественно, без каких-то смущений. Он прекрасно знал, что нечто подобное обязательно произойдёт.

Книжка мне не досталась, их и было-то всего 20 штук. Говорят, в «Фаланстере» Исаянца можно найти, да не ехать же за одной книгой в Москву. Но кое-что я в руках Полины видел. В конце концов, по дурацкой практике презентаций стихи читали вслух. И впечатление не то, чтобы огранки, скорее прилизывания, олитературивания появилось. У Исаянца же стихи топорщатся в разные стороны. Причём, иногда в буквальном смысле, из карманов. Они похожи на девонский или юрский дикий камень. Течения подземные языка и культуры, как таковой. В.И. частенько заявляется на разные выставки, а также подбирает кем-то прочитанные журналы.

Стихи в основном читали Полина и Исаянц. Иногда он комментировал опубликованные тексты примерно так: «У меня здесь было немного по-другому».

Никаких претензий к Синёвой у меня нет. Само выстраивание книги, отбор текстов В.И. — задача многотрудная, хотя и увлекательная. Да и кому это делать, если не столь глубокому и искреннему поэту, как Полина? Только такому же. Я прекрасно понимаю, что надо тексты подать так, чтобы нынешняя непритязательная публика хоть что-то прочла у Поэтарха.

Но осадочек остаётся.

И благодарность за её труды Полине.

Сложно всё...

Татьяна ШЕПЕЛЕВА

 И еще раз об этом же

Воронежская земля, особенно в последнее время, стала особенно богата и щедра на чудеса. Вот и сейчас из леса вышел, кто бы вы думали? Поэт. Даже не так, а вот так — ПОЭТ.

Да-да не удивляйтесь, так распорядилась судьба. И быть бы ему окончательно ею раздавленным, заметённым веником времени в совок забвения и выброшенным в ведро безмолвия, но не тут-то было.

Представленный сборник яркое доказательство того, что эпоха тотального лицемерия в искусстве завершилась! В поэзии, правда, она задержалась дольше обычного, но ведь все знают, что из провинциальных ковров её надо просто-таки выбивать вместе с определенными деятелями. А у нас эвтаназия запрещена, принято ждать, пока естественным путём... хотя иногда... Но сейчас не об этом.

Не обошлось, конечно, без реверансов в сторону неоспоримых авторитетов в области литературы (в прошлом опальных, разумеется).

Своеобразная эстафетная палочка. (Ой! Дайте подержаться!) Гадкая, старая вещь, но работает.

Спасибо Болгову, спасибо Синёвой, а вот Образцову как раз и не выдали официального спасибо, ибо... Ибо, как мне представляется, заменив одну зависимость на другую, он с присущим ему рвением, начал рвать (пардон) из Исаянца то, что казалось ему богохульно торчащим и заменять это (как ему казалось) словами Самого Г.Б. А что? Делают же Полинка с Мишкой почти то же самое. А вот и нет, Витя. То, да не то.

Своеобразие лирики Исаянца в этом и состоит, что ... А, впрочем, с кем я разговариваю? Вы всё и так прекрасно знаете. Знаете, в чем именно она состоит. Нас ведь совсем не так уж много тех, кто читал, нюхал, видел, держал в руках, а значит, понимает. Одно из свойств элитарной поэзии — не собирать стадионы, а умещаться в горсти.

И ещё один важный момент: дуя по очереди в соломинку, нельзя ни в коем случае потерять чувство меры, иначе...

Валерий ИСАЯНЦ

Кому ещё я снился, как полет?

Как парашют, кому во сне являлся?

Наутро кожа выдублена в лёд,

Что в прорубях подлунных заручался

с венозной леской вдоль ручной реки...

К полудню троеперстьем единили,

В Оку дыханий кинули крючки

и вынули костистый Питер в иле

с одним глазком, он бьёт ещё хвостом...

Сияет в рифму гелевая ручка.

В тепле, не отрываясь, целый том

я б ваши сны писал с моей получкой.

К строке свежемороженая льнёт,

Трепещет, чтобы праздник не кончался.

Кому ещё я снился, как полет?

Кому во сне с крылами не являлся?

* * *

А моллюск, в двустворчатых ладонях,

Сложенных молитвенно, уснул.

Опусти ты их во влагу моря

И увидишь — ожил и вздохнул.

Здесь, в житейском море, оживают

Всяческие снулые миры.

В нём себя и звезды омывают…

Поэтарх стирает в нём штаны.

* * *

Мы играем именами,

вызывая из могил

плоть, спеленатую снами…

Слышишь, плачут вновь над нами?

Души живы. Вот шаги…

(Мы-с-тобою-не-враги.)

НАШ ТВОРЧЕСКИЙ ПОЧЕРК

«Лику»

Ответ предварению моего НЕО-ТОМа,

с благодарностью Компоэтору

Михаилу Болгову.

1

Наш почерк — от полёта Ангелов.

С их разрешения…

Согласно

святому свойству пера-маргела,

он выглядит — крестообразно

и вольно: смысл кристальным празднествам,

ведомым Иерархом сверху

лучам в пространствах мер и праздности —

в руках пульсировать, как нервам!

2

Хоть в мире Обликов — ручаюсь аниматом

звериного числа, с кошачьей головой! —

царит испуг… Лик исторгает вой —

и на него взирает благодатно!

3

Квадратом первым, третьим, и десятым —

(о Странстве Мысли зная Высший Слог!) —

в квадрате чёрном мироздания проклятом —

мы вымостим дорогу из дорог!

МАРКЕРЫ:

1) Но это будет вовсе не Итог!

2) Эх, мне б за это бутерброд бесплатный!

Март 2006 г.

Татьяна ШЕ

РЕГИОНАЛЬНЫЙ СИНДРОМ

В 2013 году у меня, автора Татьяны Шепелевой вышла первая книга — сборник стихотворений под названием «Региональный синдром». Можете меня поздравить. Презентация сборника прошла 27 сентября 2013 года в Воронежской областной библиотеке им. В.М. Кубанева.
Татьяна ШЕ. Региональный синдром.- Воронеж, 2013, ISBN 978-5-4218-0179-5.- 84 с.
Кто же знает себя и расскажет о себе лучше, чем я сама? Подумав так, я решила представиться и немного рассказать о себе в предисловии к сборнику, который и привожу здесь:
Татьяна ШЕ –

Шепелева Татьяна Александровна родилась (1968), училась (истфак ВГПУ) и живёт (пока ещё) в Воронеже.

Будучи довольно шустрым и непослушным ребёнком, автор много и долго путешествовал по стране, накапливая впечатления (Грузия, Туркмения, Азербайджан, Дальний Восток). Однако родной город — больше половины. Самое интересное началось здесь. Любовь и ненависть, надежды и разочарования, «лихие девяностые», невзгоды и лишения, и, наконец, живительный глоток (даже — поток), свободы и период «сбычи мечт». (Надолго ли?)

И всё-таки сбылась ещё одна мечта. Книга, которую Вы держите в руках, является закономерным итогом довольно многочисленных, но разрозненных публикаций (в Москве, Питере и даже Рязани). Однако стихотворения, собранные здесь, так или иначе, связаны именно с родным городом автора.

Автор — гражданин Мира, интроверт, циник, скептик и насмешник. Осторожная мысль: «...а я, должно быть, всё-таки, поэт...», пришла в литературной группе «Зинзивер» (1989), созданной А. Болиным (Юровым). Позже — знакомство с ЛИКом. "Нет Бога, кроме Поэзии" (М. Болгов).

Дерзкие попытки оценить любое творчество (даже вот так — абстрагировавшись от собственного «Я»), как правило, не плодотворны. Можно сказать только одно — автор старается быть интересным и скорее предпочтёт провоцировать возмущенные выкрики, нежели станет потворствовать сонному сопению.

Довольно нелепо в связи с каждой выходящей в Воронеже книгой поминать неуча Кольцова и безнадёгу Никитина, тем самым униженно демонстрируя приверженность убогой сермяжности и эпигонству. Пусть с этой сверхзадачей успешно справляются другие. Не секрет, что многие авторитеты раздуты властью, подобно лягушкам, надуваемым хулиганистыми мальчишками через соломинку и, по понятным причинам, недолговечны.

Мало любить Поэзию, надо, чтобы Поэзия тебя любила. Автору гораздо ближе по духу пойманный в воронежские сети и весьма плодотворно «томящийся» у нас какое-то время Мандельштам.

Медленно и болезненно происходит потеря безнравственных ориентиров. Эпоха тотального лицемерия в искусстве должна, наконец, завершиться. Пора уже речь, а не литературствовать.

И, наконец, несколько слов о многочисленной и многоголосой Интернет-аудитории, где автор постоянно присутствует с целью быть читаемым и где время от времени вспыхивают споры, в том числе и о роли Поэзии в современном обществе. Причём споры, часто ведущиеся с дилетантских или явно устаревших позиций типа «должна — не должна».

Попытки поставить искусство на службу всегда были и всегда будут (пресловутый «принцип партийности литературы» с лёгкостью трансформировался в принцип её же корпоративности), но автор никогда не опускается до того, чтобы тыкать в лицо читателю своим указующим перстом в попытке «научить жить», изображая трибуна, Мессию, учителя, или пророка.

Автор убеждён в том, что назидательные интонации в Поэзии неуместны. Поэзия никому и ничего не должна, кроме как быть свободной (хотя бы от политических и религиозных наслоений). Мысль рождается от мысли, а не под влиянием сверхъестественных существ, мистической чушни или каких-то там столбов энергии.

На самом деле Поэзия — это сложная работа интеллекта и воображения, а единственная миссия любого искусства — пробуждать мысль, заставлять думать и рассуждать, ибо Человек — мера всех вещей, а сон его разума (уж разрешите напомнить!) чреват неприятнейшими последствиями.
Приятного прочтения!

Александр РОМАХОВ


Снежный дым…
В беспамятстве деревья;
Ночь опять гуляет до утра.
Распахнул завьюженную дверь я,
Отпуская мглистое «вчера».
В снежный дым с тобою из дождя мы
Забрели нечаянно... Смотри —
Тонкими текучими сетями
Ловятся ночные фонари…

     * * *
Закон
Российской термодинамики:
«Телá остывают
Быстрей приговорных пуль».

    НЕДОРОЖНАЯ
Держу сухими порохá,
Неосквернёнными — колодцы,
А где-то станция Ольха
Меня всё ждёт — но не дождётся.

И не хочу я ни тайком,
И ни заранее уведомив —
Свиданий с душным городком,
С их междометными беседами.

Пока мой ветер не стихал,
Всё просто-напросто отложено —
Подальше, словно от греха,
Держусь от пыли подорожной.

Я не вернусь туда, где ждут,
Не отыграюсь на забывших —
Я весь ушёл в «сейчас» и «тут»,
Как в склянку сок перебродивший.

Всё остальное — чепуха,
Поскольку я, пока поётся,
Держу сухими пороха,
Незамутнёнными — колодцы.

     * * *
Поменялся
Ветер на северный;
В этом гиблом краю — метель.
Угодивший зиме в расселину,
Потяну ещё
Канитель.

Подожду;
Чем-нибудь да кончится —
Есть предел
февралю и мне…
Обессудится, обессрочится,
Обесценится
Ночь в окне.

Лишь бы только
Не бред медвежьего,
Полуобжитого угла! —
В эти волны,
бездонно-снежные,
Атлантидою
жизнь ушла…

     * * *
Нá день к матери
В дом родной —
Как в нору свою
Зверь больной.

Отдышусь я тут,
Отлежусь;
Что со мною ран —
Залижу.

Отпусти ты, мать,
В белый свет.
Я здоров, гляди! —
Горя нет…

Горя нет — кому?
А тебе — сполна…
Ты прости, что вон —
Седина.

Ты прости, что сын
Забубённый твой
Коль поскрёбся в дверь —
Так в тоске какой.

Отлежался — прочь!
Запропал…
Жди теперь — чтоб боль
Нагулял…

     * * *
Холодá в нахлынувшем апреле
Пахнут прелым летошним листом…
Мы с тобою словно захмелели
В этом доме, тёмном и пустом.

Минет ночь — а мы и не заметим...
Словно дождь, что в ней прошелестел,
Я уйду в трепещущем рассвете
По наитью пешеходных стрел.

На проспекте белые колонны
Проступают мягко из темна;
Город, перекрашенный в зелёный,
Ярко глушит серые тона.

Или это
Только мне воочью? —
В буйстве красок сам я мир топлю? —
Потому что слышал этой ночью:
— Милый…
И ещё одно:
— …..!

     * * *
У горчащих костров обогреться,
Оглядеться кругом не спеша…

Это Родина — чуткое сердце
Дрогнет, русской печалью дыша.

Вот по сих! Дальше будет чужое,
Где и хлеб не вкуснее золы,
Где берёзы — и те, как изгои,
Незнакомо, фальшиво белы.

     * * *
Не думай,
Теперь не ударюсь в грусть,
Пора моя не такая.
Я — твой посторонний,
Я посторонюсь,
Ко всем чертям отпуская.

Нехитрое дело — бывать хорошею…
Но только мне что-то блáзнится —
Между святой и святошею
Великая всё же разница.

     * * *

В отдел послала  пенсионный,
Не помню, зачем уж, мать.
Взбрело мне:
                    — А ты, брат, законно
На что будешь век доживать?

Нашёл, чем заботиться…
                    Хватит!
Ты сам-то собою не понят:
Писателям пенсий не платят,
Писателей раньше
Хоронят.

     * * *

Спи, милая. Мне в обычай
Рассвет поджидать…
                    Негромко
В доме твоём мурлыча,
Свернулся уют котёнком.
В какую-нибудь посуду
Ему б молочка парного…
Спи, нежная, я побуду
Сегодня за домового.

Директор Лискинского историко-краеведческого музея Александр Аникеев у памятника Александру Ромахову.
Лиски, 9 июня 2014 г.
Фото: М. Штейнберг