Марк ШВЕБЕЛЬМАН

ПАРОДИИ
 

            «Но люди понимают не всегда,
                    Что проходя своих любимых мимо,
                    они их не увидят никогда.

               ...есть такие расстоянья,
                    Которых никогда не наверстать...

                    Как будто бы любви ушедшей гимн...

                    И нас почти никто не понимает...»
                 
                                        В. Колтаков
                              («Любимые»)

В любой газете место есть поэту,
И каждый, невзирая на года,
Готов послать продукцию в газету,
«Всегда» легко рифмуя с «никогда».

Пройдет с любимой он кого-то мимо,
К редактору, возможно, подойдёт.
Печаль и страх вдруг овладеет ими,
Как будто бы стихов он не поймёт.

И будет слушать музыку в миноре,
И долго у итоговой черты
Стоять, читать, роняя слёзы в море,
В тоске и с ощущеньем пустоты.

О, как понятно скромное желанье
Любую чушь стихами обозвать!
Но здесь от них такое расстоянье,
Которого никак не наверстать.


ЛИРИКА ОСЕНИ


          «Вновь леса обворожёны.
          И по улицам Руси
          Лихо мчат молодожёнов
          Быстрокрылые такси»

          «Одобряют гости смачно:
          «Молодые — хороши»»
                      А. Власов


Осень в праздничном наряде,
Убраны хлеба с полей.
Подоспело время свадеб
И в моем родном селе.

Мной невесте предложёно
В осень замуж выходить.
Нами все обворожёны —
Стопки грех не осушить.

И меня к моей невесте
Тройка быстрая несёт,
А потом уж, с тёщей вместе —
Быстрокрылый К-700.

Посидел вчера удачно,
Натворил я от души.
Пусть читатель скажет смачно:
«Ну, стишата — хороши!»

         * * *
      «Коротким звяком медный бубенец…»
 
      «И вёдер перезвон так колоколен…»
 
      «Пастись — коров заглавная работа…»
 
      «Бурёнкой поимённо он доволен…»
 
      «И бык, похожий важностью на шаха…»
 
      «…закат над ними
      И вызревшая первая звезда…»
                    Г. Лутков

 
Корову с детства я люблю, ребята.
Отведал, помню, как-то молока,
Потом — бифштекс. И, нежностью объята,
Душа поёт корову и быка.
 
…Идут они. Раскрылися ворота.
Вперёд зовёт созревшая звезда.
Давно их ждёт совместная работа —
Пастись.
      Пусть дни бегут, года —
Шахиней Зорькой очень я доволен.
Жаль, что стихам подходит уж конец.
Звяк строк моих так нежно колоколен,
Как у быка на шее бубенец.
 
Один совет могу я дать Луткову:
«Коль жизнь тебе, Геннадий, дорога,
Ты не читай свои стихи коровам.
А то быки поднимут на рога!»
 

ПОЭТУ — МЯСОЕДУ

И ЖИВОТНОЛЮБУ

      «Как петухи поют в Коротояке!
      Как на заре поют здесь петухи!
      Что слаще соловей, конечно, враки!»

      «Но петухи особенно свои…»

                 Г. Лутков

По слухам, в Курске соловьи поют
Прелестно. Это, братцы, враки!
Луткова за душу давно берут
Родные петухи в Коротояке.
 
Когда выходит на заре во двор,
Рожая в муках строки новой оды,
Он слышит стройный петушиный хор
Коротоякской певческой породы.
 
Когда же он садится за обед,
И нежный хруст в квартире раздаётся,
То сердце чувствует — певца уж нет.
Слеза скупая в суп куриный льётся.
 
Сегодня страстно любит петухов,
Вчера любил корову без ответа.
Кого ж полюбит завтрашний Лутков?
— Друзья, читайте местные газеты!
 

         * * *
      Здравствуй, лес! Моё шумное детище!
      Что ты прячешь, скажи, под полой?
      Протяни ко мне ветви и ветвищи
      И — не трудно — склонись головой.

      Положи свои лапы мне на плечи.
      Нам не знать, что такое вражда.
      Тихо вырони капли и каплищи
      Ночевавшего в листьях дождя.

      Понимаю тебя, если дрогнувши,
      Ты кричишь своему палачу:
      — Затушите преступное огнище,
      Чёрным углищем быть не хочу!

      Я люблю твои тонкие иглища,
      Твой сосновый и терпкий настой,
      Шаловливые гульбища, игрища
      Ветра буйного с лёгкой листвой.

      Если скажут, что лес — это веники,
      Ты на это, мой друг, не гляди,
      Подымай в высоту муравейники,
      Глубже в землю корнями иди!

                                ВИКТОР БОКОВ
             («Календарь женщины», 19 сентября)


ПИСЬМО ЛЕСОРУБУ

Уважаемый, шлю своё детище.
Что такое вражда — нам не знать.
Я, дружище, известный поэтище,
Моё дело — стишищи писать.

Сел за стол, в руки взял авторучищу,
По тетрадище строчки бегут.
Я бумаги извёл кучу‑кучищу.
Вот где твой, лесорубище, труд.

Я, влюблённый в ветвищи, иглищи,
Слышу грозное: «Лес не калечь!»
Брошу к чёрту стихи — и на игрище!
Буду свято бумагу беречь.

       * * *
      Я такой же! Трень да брень,
      Заиграл — дышу неровно.
      И моё стихотворень
      Твоему брательник кровный.
                  Стр. 154

      Люблю тебя давно любовью брата,
      А может быть, сильней, чем просто брат.
                  Стр. 158

      Ты поэт, и я поэт…»
                  Стр. 157

            (Сборник «Стёжки‑дорожки»)


Нет частушечек без слов,
Нету нитки без иголки.
Сборники моих стихов —
Рядышком на книжной полке.


Есть ещё один поэт,
Тоже очень популярен.
Наш народ уж много лет
Нам обоим благодарен.


Я — как он: всё трень да брень,
Мы — брательники‑коллеги.
У меня — стихотворень,
У него — «Евгень Онегин»


       * * *
      Куда ни приеду, везде меня знают,
      Куда ни приеду, везде меня любят.

      Стоит под лилией
      Голавль тайком,
      С моей фамилией
      Он знаком»

            (Из сборника «Стёжки-дорожки»)


Я скромностью ложной давно не страдаю,
И громкая слава меня не погубит.
Куда ни приеду — везде меня знают,
Куда ни приеду — везде меня любят.

И где бы я не был — в Марселе и Ницце,
В Сибири и Варне, в саду ль, в огороде —
Везде население мною гордится,
Меня обожают не только в народе.

Недавно заметил, что кошки, собаки,
И даже голавли в родимой речушке
Забыли про игры, кормёжку и драки —
Читают меня, напевают частушки.

Давно это знают — поэт я известный.
Вопрос, словно рыба, стоит одиноко —
Прошу Вас, ребята, скажите мне честно,
Мюнхгаузен я, Хлестаков или Боков?


         * * *
      Едва из‑подо льда ручей взбурлит,
      Я забываю зимние пристрастья
      И вновь меняю свой радикулит
      На лихорадку поисков и странствий.

      И не такая уж беда,
      Что в результате этого обмена
      Проигрывают ноги, как всегда,
      Ведь в выигрыше сердце. Неизменно.

                  А. Преловский,
                «Дыхание простора»


Я каждый год, едва ручей взбурлит,
Меняю старые свои заболеванья —
Гастрит, колит, артрит, радикулит —
На муки творчества и прочие страданья.

Могу я бегать, прыгать и скакать,
И даже странствовать — моё, читатель, дело!
Выигрывает сердце — проиграть
Должно всё остальное тело.

А если долго буду я лежать
И сердце тем испорчу непременно, —
Не огорчаюсь. Есть иду и спать.
Зато прибавлю в весе. Для обмена.


        * * *
      Стучит печально дождь на крыше,
      И гнутся ивы тяжело.
      Природа знает, видит, слышит,
      Когда приходит к людям зло.

      Осколки звёзд роняют травы.
      И, как в слезах, в дожде стекло.
      Мрачнеют реки и дубравы,
      Когда приходит к людям зло.

      В беду невольно замирают
      И лес, и ветер, и село.
      Дворняжки даже понимают,
      Когда приходит к людям зло.

      Беда роднит чужие души
      Судьбе неласковой назло.
      Не человек, кто равнодушен,
      Когда приходит к людям зло.

                  М. Шишлянников


Стучит печально дождь по крыше,
И гнутся ивы тяжело.
Природа знает, видит — к Мише
Вновь вдохновение пришло.

Осколки звёзд роняют травы,
И, как в слезах, в дожде стекло.
Мрачнеют реки и дубравы,
Когда творю я всем назло.

В беду невольно замирают
И лес, и ветер, и село.
Дворняжки даже понимают,
Что на меня опять нашло,

И я пишу. Рыданья душат.
И мне безумно тяжело:
Простят читательские души
Всё напечатанное зло?


ПОДРАЖАНИЯ


      Помнишь, мама моя, как девчонку чужую
      Я привёл к тебе в дом…


Помнишь, милый мой шеф, как на овощебазу
Я помчался однажды, тебя не спросив?
Ты остался один, но потом по приказу
Сам уехал в колхоз, дверь закрыть позабыв.

С тех пор я, окружённый теплом и заботой,
Целый месяц картошку лопатой бросал.
Я морковку жевал, приходя на работу,
Бутерброд с лососиной съедать забывал.

И вчера, разгрузив две машины капусты,
Я присел в холодке с сигаретой в зубах,
Вспомнил вдруг о тебе, вспомнил с тихою грустью,
Как ты там под дождём, в новых ватных штанах…

Как две смены ты в поле гектары считаешь,
Из ведра молоко пьёшь, считая глотки.
И, надеясь вернуться, семью вспоминаешь,
Вечерами глухими зевнув от тоски.

А сегодня свеклу я твою разгружаю,
Ты её для меня из земли выгребал.
Так спасибо всем тем, кто растил урожаи,
И да здравствуют те, кто потом их убрал!

 

           Стихи
      о настольном теннисе


       А.Н. Толстой

      Средь шумного бала, случайно,
      В тревоге мирской суеты,
      Тебя я увидел, но тайна
      Твои покрывала черты.

      Лишь очи печально глядели,
      А голос так дивно звучал,
      Как звон отдаленной свирели,
      Как моря играющий вал.

      Мне стан твой понравился тонкий,
      И весь твой задумчивый вид.
      А смех твой, то нежный, то звонкий,
      С тех пор в моём сердце звучит.

      В часы одинокие ночи
      Люблю я, усталый, прилечь —
      Я вижу печальные очи,
      Я слышу веселую речь;

      И грустно я так засыпаю,
      И в грезах неведомых сплю...
      Люблю ли тебя — я не знаю,
      Но кажется мне, что люблю


М.Я. НеТолстой

Средь шумного зала, случайно,
В мелькании рук, ног и спин,
Тебя я увидел и тайно
Влюбился в твой правый топспин[1].

Глазенки азартно блестели,
А мячик так быстро летал,
Как будто привязанный к цели,
И точно в нее попадал.

Мне стан твой понравился тонкий,
Спортивно-расслабленный вид.
А голос твой нежный и звонкий
С тех пор в моем сердце звучит.

И после судейства уж, ночью
Люблю я, усталый, прилечь.
Я вижу горящие очи,
Я слышу азартную речь.

И тихо я так засыпаю,
Ведь завтра — финалы сужу…
Попросишься в секцию — знаю,
И знаю, что не откажу…


       И. Иртеньев

      Выхожу один я на дорогу
      В старомодном ветхом шушуне,
      Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
      Впрочем, речь пойдет не обо мне.

      На другом конце родного края,
      Где по сопкам прыгают сурки,
      В эту ночь решили самураи
      Перейти границу у реки.

      Три ложноклассических японца —
      Хокусай, Басё и Як-Цидрак
      Сговорились до восхода солнца
      Наших отметелить только так.

      Хорошо, что в юбочке из плюша,
      Всем известна зренья остротой,
      Вышла своевременно Катюша
      На высокий на берег крутой.

      И направив прямо в сумрак ночи
      Тысячу биноклей на оси,
      Рявкнула Катюша, что есть мочи:
      — Ну-ка брысь отседа, иваси!

      И вдогон добавила весомо
      Слово, что не сходу вставишь в стих,
      Это слово каждому знакомо,
      С ним везде находим мы родных.

      Я другой страны такой не знаю,
      Где оно так распространено.
      И упали наземь самураи,
      На груди рванувши кимоно.

      Поделом поганым самураям,
      Не дождется их япона мать.
      Вот как мы, примерно, поступаем,
      Если враг захочет нас сломать.


М.Я. НеИртеньев

Выхожу один я на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
Кто-то внемлет — чёрту, кто-то — Богу.
Я — тебе, а ты, читатель, мне.

На другом конце родного края,
Где по сопкам прыгают сурки,
В эту ночь решили самураи
Обыграть нас в теннис у реки.

Матч играем при любой погоде.
Каждый стол на спину положил —
Степанищев, Тютин и Забродин
Шли, качаясь, из последних сил.

А за ними, нежностью объяты,
Как цыгане, шумною толпой
Выходили с сетками девчата
На высокий берег. На крутой.

В битве той нам силы не хватало,
И удачи Бог нам не послал.
И когда, казалось, всё пропало,
Женя Тютин Слово нам сказал.

Было Слово звучно и весомо,
Хоть не сразу вставишь его в стих.
Это Слово каждому знакомо,
С ним всегда находим мы своих.

С этим Словом мы теперь играем,
Как набат, в сердцах стучит оно.
И бежали в страхе самураи,
Не успев напялить кимоно.

И теперь, когда нам будет больно
Или враг захочет нас сломать,
Рты откроем широко, привольно
И произнесём: «Япона мать!»


       А.С. Пушкин

      Я помню чудное мгновенье:
      Передо мной явилась ты,
      Как мимолетное виденье,
      Как гений чистой красоты.

      В томленьях грусти безнадежной,
      В тревогах шумной суеты,
      Звучал мне долго голос нежный
      И снились милые черты.

      Шли годы. Бурь порыв мятежный
      Рассеял прежние мечты,
      И я забыл твой голос нежный,
      Твои небесные черты.

      В глуши, во мраке заточенья
      Тянулись тихо дни мои
      Без божества, без вдохновенья,
      Без слёз, без жизни, без любви.

      Душе настало пробужденье:
      И вот опять явилась ты,
      Как мимолетное виденье,
      Как гений чистой красоты.

      И сердце бьется в упоенье,
      И для него воскресли вновь
      И божество, и вдохновенье,
      И жизнь, и слёзы, и любовь.


М.Я. НеПушкин

Я помню чудное мгновенье —
Передо мной явилась ты
В спортивной формы облаченьи,
С мячом невинной чистоты.

Запомнил я твой голос нежный,
Твои небесные черты,
Достичь стараясь безнадежно
Движений дивной красоты.

Шли месяцы борьбы упорной
С ракеткой, полом и стеной[2].
Учитель твой — слуга покорный —
Забыл с тобой былой покой.

В тиши январской монотонной
В тоске тянулись дни мои
Без божества, без слез и стонов,
Без ругани, но без любви.

Душе настало пробужденье:
Сдав сессию, вернулась ты.
Опять в защите, в нападеньи
Я вижу милые черты.

И сердце бьется в упоеньи,
И для меня воскресли вновь
Подачи сложное вращенье
И твой накат[3] не в глаз, а в бровь.

Победы, слезы, пораженья
И наша к теннису любовь.