ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЯ

      28 июля в Областном литературном музее имени И. С. Никитина состоялось заседание, посвящённое памяти замечательного воронежского писателя В. А. Кораблинова (1906–1989).
      Мероприятие открыла научный сотрудник музея Жанна Леденёва:
      — Владимир Александрович Кораблинов прожил нелёгкую и долгую жизнь. Он стал свидетелем многих событий XX века. Ему посчастливилось встретиться со многими писателями: Елизаветой Милицыной, Андреем Платоновым, Владимиров Маяковским, Алексеем Шубиным; с художником Александром Бучкури (руководителем Художественных мастерских, где Кораблинов обучался искусству живописи), профессором-музееведом Алексеем Путинцевым, профессором Павлом Загоровским…
Детские годы Кораблинова (он был сыном священника) прошли в селе Углянце Воронежского уезда. Как говорил сам писатель, русскому языку его учили в детстве простые углянские мужики и бабы, а любви к родной природе — окрест лежащие сады и леса.
      На встречу приехали земляки писателя — председатель Общественного Совета села Углянец Александр Каширин, который напомнил собравшимся о том, что Воронежская земля стала колыбелью русского военно-морского флота. Владимир Кораблинов очень хорошо описал строительство флота, а крестьяне села Углянец поставляли на воронежские судоверфи уголь, который использовался в кузнечных мастерских («Воронежские корабли»). В Углянце даже в период пандемии проводились «Кораблиновские чтения», которые стали культурной традицией села. Кораблинов в своих произведениях прославил не только Углянец и Воронежский край. Он создал произведения, в которых отразил главные этапы становления Российского государства, он дал «путёвку в жизнь» нашему великому земляку Василию Пескову!
      В честь писателя Кораблинова названа улица в Углянце, на месте дома, в котором жили Кораблиновы (он, к сожалению, не сохранился), разбит сквер имени Кораблинова, здесь любят играть дети. Для сохранения памяти о писателе многое делается коллективом местного Дома культуры, память о великом труженике пера сохраняют ученики Углянской средней школы, здесь в музее бережно хранятся книги, подписанные рукой Кораблинова! Это дети, которые выросли на произведениях Владимира Кораблинова. Общественники открыли мемориальную доску писателю.
      У жителей села Углянец есть мечта: изваять скульптуру и установить её в начале улицы Ломоносова: писатель Кораблинов идёт с чемоданом, олицетворяя своё возвращение в родные места…
      Заведующая Углянской библиотекой Елена Каширина представила собравшимся свою землячку Ангелину Алтухову, которая прочла отрывок из «Азорских островов».
В заключение встречи, ведущий библиограф Анна Петровна Гладышева, внучка писателя, передала в дар Литературному музею собрание личных вещей Владимира Александровича Кораблинова.

Михаил Штейнберг,
фото автора

КАК СТАТЬ ГОЛОВОЙ ДРАКОНА

      Хорошо брать интервью у знакомого человека! Разговор идёт как бы сам собой, и оба собеседника друг друга отлично понимают. Мы познакомились несколько лет назад на литературных посиделках Союза писателей России. В общем, как говорят лингвисты: «Дискурс прошёл в тёплой и дружеской обстановке».
      Представляю моего собеседника: воронежский поэт Сергей Рыбкин.
      
      Родился и провёл детство в Боровом.
      Учился там же, в школе номер 64.
      Увлёкся литературой в восьмом классе.
      Лауреат национальной премии «Русские рифмы», всероссийского литературного форума имени Н. С. Гумилёва «Осиянное слово», всероссийского литературного конкурса «Зелёный листок».
      Лауреат литературной Исаевской премии молодым литераторам Воронежского края (2021).
      Считает награды явлением приятным, но не очень способствующим творчеству.
      
      — Сергей, с чего началось увлечение литературой? В случае с поэтом это вдвойне интересно.
      — У меня внутри что-то ёкнуло! Я тогда начал ухаживать за девочками, соответственно — писать им стихи. А потом начал много читать. И я понял, что пишу что-то наподобие «тили-тили — трали-вали», и всё это выходит страшно примитивно… Но как-то так получилось, что именно тогда я поверил в себя и стихи начал писать разные. Но убеждён: в поэзии нет определённой темы и все стихи – о любви и о смерти.
      — Прозвище «Поэт» одноклассники вам присвоить, наверное, не замедлили?
      — Было-было. Но относились с уважением.
      — Вот я почему-то так и думал. А как у вас в школе преподавалась литература?
      — Литературу у нас вела Ольга Владимировна Шабанова. Она — замечательный человек и учитель. Преподавала не только по учебнику, много рассказывала такого, чего не было написано в книжке. Конечно, в школе мы вели себя плохо на уроках, несмотря даже на то, нравился предмет или не нравился. Могу сказать, что большой мотивации как-то не было. Дети! Могу сказать про себя: при другом подходе к учёбе, я мог бы в школе выучить больше.
      — Вы со школой поддерживаете отношения?
      — Да. Дважды ездили вместе с десятыми и одиннадцатыми классами в Константиново, в есенинские места.
      — И вот с такими литературными вкусами вы поступили на экономический факультет ВГУ.
      — Я посоветовался с родителями, и мы решили, что я буду сдавать обществознание и поступать на экономфак. Потому что это надёжная профессия: экономист может работать практически всюду, от продавца и бухгалтера до менеджера.
      Считаю, что мы сделали правильный выбор.
      Может быть, даже мне трудно было бы сдать экзамен по литературе, если бы я поступал на филологический факультет. Ведь я человек не слишком системный, и — в плохом смысле слова — творческий, поэтому литературой занимался хаотично, без всякой системы…
      — И в этом литературном хаосе есть какие-нибудь острова?
      — Есть. В школе я по-юношески «переболел» Есениным. Потом, слава Богу, я начал расти: читать других поэтов — Пушкина, Пастернака, Мандельштама, Аронзона, Рыжего… Много читаю современных авторов, среди них Ольга Седакова, Юрий Казарин, Олег Чухонцев, Михаил Айзенберг, Сергей Гандлевский и многие другие.
      — Трудно ли было поэту учиться на экономфаке?
      — Мне понравилась обстановка на факультете, она прекрасна. Я сразу нашёл себе новых товарищей. На первом курсе мне было тяжело только с высшей математикой. Все остальные науки давались мне очень легко, я экзамены сдавал на «отлично». Экономика связана с человеком, и экономические процессы в обществе я хорошо понимаю, могу их даже представить себе в виде неких óбразов.
      — А теперь самое интересное. Как вы стали одной из голов «Трёхголового Дракона»?
      — Здесь придётся подробно рассказать предысторию.
      Когда я поступил в университет, то начал искать, кто в городе занимается литературой. Стал посещать литературную студию, которую ведёт воронежский поэт Зоя Константиновна Колесникова. Там моё творчество, кстати сказать, пару раз очень хорошо «разнесли». Я начал регулярно ходить на занятия, читал свои стихи, слушал других авторов.
      Года четыре назад Зоя Константиновна пригласила меня почитать стихи на вечере в Политехническом институте, вот там я и встретился с «Нацентиком» (поэт Василий Нацентов — Прим. ред.). А потом мы вышли на улицу, обменялись парой слов и договорились найти друг друга во «ВКонтакте». Я никак не мог разобрать фамилию Нацентова, он на меня так посмотрел и сказал: «Я тебя сам добавлю».
      И добавил.
      Немного позже Нацентов познакомил меня с «Лексеичем» — Павлом Пономарёвым, с которым уже дружил на тот момент.
      Вот так и возникло поэтическое драконье сообщество о трёх головах: я, Пономарёв и Нацентов.
      — И где работает сейчас драконья голова?
      — В «Металлинвестбанке». Занимаюсь ипотекой. Могу объяснить понятным языком, что я организую для клиентов сделки в вопросах приобретения жилья.
      — Время для творческой работы остаётся?
      — Да. Рабочий день у нас нормированный, с девяти до шести часов. Время для личной жизни есть. Получается даже так, что работа стала хорошим противовесом для поэзии. На работе я о стихах не думаю, просто некогда, тем с бóльшим аппетитом я пишу стихи дома. Конечно, быт засасывает, поскольку я сейчас живу в Сомово, отдельно от родителей. Но в месяц от одного до пяти стихотворений написать получается.
      — В какую из писательских организаций вы вступили, благо у нас их теперь много?
      — В Союз российских писателей, и случилось это 18 февраля сего года. Вступил по совету поэта Валентина Михайловича Нервина. А до этого вышел из печати мой поэтический сборник, который был издан при поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей.
      — Как называется?
      — «Вдали от людей».
      — Звучит как-то мизантропически.
      — Зато это честное название. Я не очень люблю говорить с людьми о некоторых вещах, например, о поэзии. Дистанцируюсь. Есть такой литературный критик Юрий Николаевич Бородин, наш старший товарищ из Панино, который сказал про мои стихи: «Я убеждён, что Сергей Рыбкин не любит говорить о своём творчестве». Есть в этом доля правды! Пишу стихи интуитивно, они «случаются», «приходят». Я не изучал серьёзно теории стихосложения, теории литературных приёмов. Специальную литературу я, конечно же, почитываю, но всерьёз читаю старых и современных поэтов (того же, в их числе, Нацентова). И менять своего метода не хочу, потому что боюсь, что если я начну писать стихи по какой-то определённой системе, то потеряю то чудо, которое со мной случается!
      Знаю, что с точки зрения стандартного восприятия, в моих стихах есть огрехи. Но по-другому писать не могу. Мою манеру писать стихи называли «захлёбывающейся», но стать «научным сотрудником от поэзии» я не смогу.
      Люблю экспериментировать, потому что хочется написать нечто по-настоящему своё.
      — Пишете от руки или на компьютере?
      — Люблю на компьютере. Быстрее получается, да и почерк у меня плохой. Но в крайнем случае могу написать и на бумажке, иногда набираю на телефоне. Хотите, я вам свою книжку подарю?
      — Конечно, хочу. А что?
      — Вот она, сейчас надпишу. Ничего себе, она уже надписана: я не ту книгу с собой второпях взял. Извините, в следующий раз — обязательно.
      — О творческих планах спрашивать не буду: мало ли… Поэтому скажите коротко: ваших «стихов пленительная сладость пройдёт веков завистливую даль»?
      — Ха-ха-ха… Я себя оцениваю трезво и понимаю, что нахожусь в начале творческого пути. Но очень хочу надеяться, что гениальные строки ещё придут!
      
      Беседовал Михаил ШТЕЙНБЕРГ
      Фото автора
      

      15 октября 2019 года в магазине «„Амиталь“ на Пушкинской» прошла презентация книги поэта Василия Нацентова «Лето Мотылька» [1].

      Василий НАЦЕНТОВ родился в 1998 году в Каменной Степи (Воронежская область). Поэт. Эссеист. Лауреат Международной премии им. Василия Аксёнова, премии журнала «Юность», финалист премии «Лицей» им. А. С. Пушкина и др. Участник международных форумов молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья. Член Союза писателей России и Союза писателей Москвы. Учится на факультете географии, геоэкологии и туризма Воронежского государственного университета.
      Книга лирики «Лето мотылька» включает в себя избранные стихотворения 2017–2019 гг. Основной корпус текстов был напечатан в ведущих российских литературных журналах от «Знамени» и «Октября» до «Москвы» и «Нашего современника». Часть стихотворений 2018 г. переведена на польский и немецкий языки.

      Вот некоторые отзывы о поэзии Василия Нацентова.
 

***

      Музыкальность Нацентова — завораживает.
      Наталья Иванова, первый зам. главного редактора журнала «Знамя», литературовед, доктор филологических наук.
 

***

      Это отлично начатый поэтический путь: высокое ученичество.
      Алексей Алёхин, поэт, литературный критик, главный редактор журнала «Арион».
 

***

      С первого знакомства с его стихами было понятно, что перед нами поэт своего голоса, распахнувшего перед читателем доселе невиданный мир.
      Зоя Колесникова, поэт.
 

***

      У Нацентова эта Бог знает какая поэтическая птица — поёт.
      Максим Амелин, поэт, переводчик, гл. редактор издательства «ОГИ».
 

***

      Замечательные, чистые, прозрачные, сочные стихи, прекрасный русский язык, богатый словарь, всё дышит поэзией! Классикам придётся потесниться, если Василий Нацентов будет и дальше так работать — строго относясь к себе, к своему творчеству, к той традиции русской литературы и культуры, законным наследником которой он является.
      Геннадий Красников, поэт, доцент Литературного института имени А. М. Горького.
 

      В ходе презентации автор читал свои стихи из новой книги, а также ответил на многочисленные вопросы присутствующих.
      Желающие могли приобрести книгу на всех трёх кассах магазина и получить памятный автограф автора.
      К сожалению, встреча с Василием Нацентовым длилась меньше часа, поскольку в «Амитале» начиналось другое мероприятие. Впрочем, это придало встрече с поэтом Нацентовым насыщенность и динамичность, так что присутствующие разошлись, можно сказать, «с чувством глубокого удовлетворения».
      За что большое спасибо замечательному поэту Василию Павловичу Нацентову и замечательному магазину «„Амиталь“ на Пушкинской».

Фото Михаила Штейнберга.

Клуб любителей авто- мотостарины «Раритет»: Нововоронеж, автопробег, посвящённый Дню города, — 28 сентября 2019 года
 

Михаил ШТЕЙНБЕРГ

ФИЗИК ГЛАУБЕРМАН. ПО ТЕМЕ И НЕ ПО ТЕМЕ

 (Сумбур вместо воспоминаний)

      Мы не всегда помним, как познакомились и подружились с теми людьми, которые впоследствии прочно и надолго войдут в нашу жизнь. На этот раз всё было не так.
      Вот кое-что из моих воспоминаний самого раннего детства. Мы жили на четвёртом этаже. На балконе у нас нашлось ведро с песком, а под песком обнаружилась полузасохшая масляная краска. От неё шёл дивный малярный запах, не поиграть с этим песком мог бы только равнодушный или очень взрослый человек! А ещё песок ссохся в такие камешки… Эти камешки очень годились для того, чтобы кидаться ими вниз.
      …Из окна соседней квартиры выглянула голова и флегматично спросила:
      — Зачем кидаешь?
      Я перестал. Наверное, это была моя первая встреча с Александром Семёновичем Глауберманом, дядей Шурой. В раннем детстве я больше имел дело с его папой, нашим соседом по лестничной площадке, Семёном Борисовичем Глауберманом, доцентом, специалистом по лор-болезням, или — как это часто тогда называли, «ухо-горло-носом». Ну, понятно.
      В ящике стола у него в коробочке лежала височная кость от настоящего человеческого черепа. Семён Борисович показывал на ней наружный слуховой проход, где должно быть ухо и, хитро улыбаясь, говорил:
      — Ну-ка, давай, сейчас вот я её тебе приставлю…
      Я орал от ужаса, и кость убирали обратно в стол.
      Доцент С.Б. Глауберман был автолюбителем. Он построил во дворе гараж и купил автомобиль «Победа».
      Не обходилось, к сожалению, и без дорожно-транспортных происшествий. Например, как-то раз, возле Аэропорта [1] полуторатонная «Победа» с ходу боднула гужевое транспортное средство, которое являло из себя деревянную телегу. Брёвна и доски разлетелись в разные стороны, как спички, а перепуганная лошадь убежала на взлётно-посадочную полосу аэродрома, за ней с воплями гнался извозчик. Что он кричал, не знаю, но догадаться можно… Видевший всё это милиционер не смог принять никаких мер по той причине, что сам едва остался цел, потому что чуть было не помер от смеха. Это мне дядя Шура рассказывал.
      И вот вам, пожалуйста, место действия: перекрёсток улиц Карла Маркса и Фридриха Энгельса, слева по борту «Диетический» магазин, справа — средняя школа № 58, а напротив парикмахерской в асфальте была внушительных размеров яма. Такая яма и должна быть в социалистическом городе на перекрёстке улиц, названных в честь основоположников научного коммунизма! Ни о детских креслах, ни о ремнях безопасности, в то время никто ничего не слышал. Семён Борисович немного сбавлял ход, говорил:
      — Сейчас мы с тобой проедем!
      Правое переднее колесо бодро въезжало в коммуно-социалистическую яму, отчего я подлетал к самому потолку, рикошетил от него вниз и приземлялся на удивительно мягком и уютном сиденье. Машина и сама, наверное, хихикала: рессоры-то у неё — будь здоров!
      Эх, одна поездка у нас не состоялась: я гулял во дворе, вышел Семён Борисович, позвал кататься на машине. Я и сейчас время от времени отличаюсь не совсем неуместной дисциплинированностью, а тогда был и вовсе образцово-показательным ребёнком. Без спросу не поехал. Доцент С.Б. Глауберман уехал, но вернулся довольно быстро. Я спросил:
      — А куда вы ездили?
      — А вот раз ты со мной не поехал, то я тебе и не скажу!
      Финиш.
      Занавес.
      Часто я засыпал под звуки глаубермановского телевизора — немного слышно было через стену. Везёт же взрослым: вечером допоздна телевизор смотрят… Сделав такой вывод, можно было уснуть со спокойной совестью.
      А до войны Семён Борисович с семьёй жил на уже упомянутой улице Фридриха Энгельса, но ближе к железнодорожному вокзалу «Воронеж-I», на первом этаже в доме для инженерно-технических работников, это был один из VIP домов для советской элиты, которые были построены в городе перед войной. По современной нумерации это дом № 13. А наверху жили ссыльные Мандельштамы.
      …Дядя Шура искал и нашёл. Он понимал, что родители не могли не быть знакомы с Мандельштамами. Всё правильно: Осип Эмильевич лечился у Семёна Борисовича! Подтверждение этому есть в письмах. В мае 1935 года Мандельштам писал [2] Надежде Яковлевне:

Родная Надинька,
       Сегодня я здоров. Только слабость осталась. Я был у Стойчева и сказал ему все, что я думаю о своем положении. Он вызвался написать Марченко как председ<атель> союза и впервые проявил подлинное участие и интерес.
       Посылаю справку д-ра Глаубермана (крупнейший здесь ларинголог). Он сказал: «Если у вас не пройдет через 3–4 дня — вы ляжете у меня, если ничего не имеете против, и я вас поскоблю». Только тогда я попросил справку. Никто не может сказать, когда понадобится операция. И насколько срочно. Во всяком случае: последний припадок был самый сильный.
       Целую тебя, мой дружок. Приезжай скорее. Все будет хорошо. Ося.

Отсюда, с улицы Фридриха Энгельса, Дина Григорьевна с маленьким Шурой уехали в эвакуацию в Казахстан, а Семён Борисович ушёл на фронт. Он был начальником госпиталя, майором медицинской службы.
      Сюда же вернулись из эвакуации. Линия фронта проходила через город, дом сгорел, от него осталась, как тогда говорили, «коробка»: только стены и лестничные пролёты. Шура зашёл в свою комнату, в углу лежала куча обгоревших деревяшек, опутанных проволокой — это было сгоревшее пианино. И оплавившиеся осколки — это были остатки вазочки, которая стояла на пианино.
      После войны им дали квартиру в Санитарном корпусе Медицинского института. Этот дом был построен до революции для пансиона благородных девиц, но использовать его по назначению помешала Первая мировая война — в нём разместился военный госпиталь, а затем — бесплатная Рисовальная школа. В 1918–1924 годах (с перерывами) здесь была редакция литературно-художественного, публицистического и производственного журнала Юго-Восточной железной дороги «Железный путь» [3], а затем здание отдали медикам. Здесь с комфортом расположился санитарно-гигиенический факультет Воронежского государственного медицинского института [4]. Впоследствии там размещались две кафедры: физики и нормальной физиологии, но корпус и сейчас называется Санитарным. А с правой стороны здания есть вход в жилые помещения. Раньше корпус был окружён красивым забором, который сломали в 1970-е годы, когда в Воронеже крушили заборы и ограды, так как боялись, что с ними город будет выглядеть «провинциально».
      Итак, место жительства после войны, если стоять лицом к зданию: Санитарный корпус медицинского института, слева — «коробка» Дворянского собрания, справа — водокачка, спереди — бывший плац Кадетского корпуса, потом — Военной гимназии, при советской власти — Детский парк, затем парк «Орлёнок». Что за орлёнок имелся ввиду? Сын Наполеона I и дочери австрийского императора [5]? Или персонаж пьесы Эдмона Ростана, в основу которой легла судьба сына Наполеона? Или герой известной советской песни? От греха подальше, воронежцы так и продолжают называть этот парк «Детским». В Дворянском собрании после революции была Филармония, сюда приходил Мандельштам слушать музыку, здесь он стал, по его словам, «концертным сумасшедшим». «Коробка» Дворянского собрания простояла до середины 1950-х годов, в его зале на занятиях по физкультуре студенты Воронежского университета играли в мяч — и дядя Шура в их числе, так что воспоминания «из первых рук». К сожалению, Дворянское собрание не стали восстанавливать, а ведь это был красивый и почтенной архитектуры дом, в зале была великолепная акустика! А рядом с водокачкой лежала поверженная водонапорная башня с ажурным основанием — после войны её не стали восстанавливать, так как её заменили мощные насосы.
      Потом Семён Борисович переехал на улицу Студенческую.
      Так! Сейчас я вспомню. Посчитаю. Мне было 11 лет. Мы с мальчиком из соседнего подъезда играли во дворе, а дядя Шура ремонтировал в гараже «Победу». Она уже была машиной пожилой, но работала безотказно при наличии хорошего технического ухода. Мы забрели в гараж, и соседский мальчик дрожащим от восторга голосом попросился посидеть за рулём, и добрый дядя Шура сказал:
      — Посиди, конечно, посиди!
      Потом мальчик ушёл, а я остался. Потом часто приходил в гараж. Вот так мы и подружились. В гараже у дяди Шуры я и постигал автомобильную механику, поэтому, если что и умею — то это оттуда, из тех лет.
      Ещё немного на эту же тему. Если не ошибаюсь, в 1958 году Семён Борисович купил двухэтажную дачу (тогда говорили: «будку») в дачном посёлке Рыбачий рядом с Воронежем. Ездить туда приходилось по лесным дорогам, асфальт был положен только лет через десять — он и сейчас там есть не всюду, чему причиной сложный рельеф местности в лице длинного и глубокого оврага. Через пять лет низ машины был серьёзно поцарапан ветками, поэтому бежевую «Победу» покрасили. Получилось элегантно, красивее, чем простая заводская окраска: тёмно-бежевый низ и светло-бежевый верх. На память о покрасочных работах сохранилась фотография неизвестного автора. Но кустарные условия были не те, что на производстве, и на двадцатилетие «Победы» в 1976 году низ её был второй раз перекрашен. Работали мы втроём: дядя Шура, его сын Женя и я. Фотографии есть, на этот раз, моей работы. Сверху заводская краска держалась намертво, её хватило до следующей малярной эпопеи в 1988 году.
      Кстати. Дядя Шура неизменно давал суровый отпор всем, кто советовал покрасить по действительно не лучшей моде тех лет красным цветом букву «М» и цифру 20 [6] на радиаторе и шильдики на капоте: дурной вкус. И это правда так.
      Будучи физиком, гражданин Глауберман был гуманитарно подкованным и развитым человеком. Писательские способности у него прорывались для инженера достаточно неожиданно. Будучи как-то в гостях [7] в Рыбачьем посёлке, или, как говорят в Воронеже: «на Рыбачьем», я только ахнул, когда дядя Шура, посмотрев на небольшое махровое полотенце, сказал:
      — Оно похоже на халат, который набрасывают в перерывах матча на боксёров!
      Дядя Шура был известным в СССР специалистом по антеннам. Его антенны стояли (а может быть, и сейчас стоят) на вершине Главного корпуса МГУ. В Воронеже эти антенны тоже есть, одна из них установлена «Горэлектросетью» на длинном шесте возле лютеранской кирхи Св. Марии Магдалины. Конфигурация антенного вибратора поразительно напоминает вирус под электронным микроскопом, я забыл, какой именно. Самой собой, этим наблюдением я не смог не поделиться с автором антенны, который был очень этим сходством удивлён.
      Понятно, что советский человек в куче металлолома мог найти всё, что угодно: от пушечного ядра до взведённого капкана. Это не преувеличение: однажды в недрах металлического утильсырья что-то зверски лязгнуло, и мой одноклассник спрыгнул с кучи уже бесформенного железа с внушительных размеров капканом на ноге. Я думаю, ногу спасло только то, что она оказалась слишком тонкой для механизма, рассчитанного, должно быть, на дикую корову! Так вот, мы с дядей Шурой иногда совершали вылазки во двор средней школы № 66 с целью не вполне законного обогащения винтиками, гаечками, проводочками и так далее. Он был человеком компанейским: как-то незнакомые мальчишки откопали что-то интересное, и дядя Шура — совершенно серьёзно — менялся с ними найденными штучками. И вот скажите, что это неправильно!
      В гараже у него был списанный волновод, который при случае верно служил в качестве подставки для машины, поднятой на домкрате.
      Из «технических» рассказов дяди Шуры. Нужно было в оперативных интересах усилить автомобиль «Волга ГАЗ-21», для чего в неё поставили мотор от «Чайки». Вместо 75 лошадиных сил получилось 195, но тяжёлый силовой блок начал перевешивать всю конструкцию, и «Волга» заметно осела на нос. Выход поискали и нашли: в багажник положили мешок с песком. Всё гениальное, как известно, просто, а машина эта потом своей прытью повергала в изумление шофёров на дорогах [8].
      В университете дяди Шурина лаборатория была на четвёртом этаже, по причинам секретности вход туда посторонним лицам был запрещён. Надо было нажать на кнопочку, вызывать охранника, и тогда из лаборатории выходил секретный физик Глауберман, с которым можно было поговорить на лестничной площадке. Вот там он однажды и сказал мне, уже студенту факультета романо-германской филологии, о том, что пишет стихи…
      Вот, кстати, о поэзии. Разумеется, книг Мандельштама взять в Воронеже было тогда негде! И не только здесь. В стране победившего социализма бдительные товарищи читателей берегли от знакомства с творчеством «опального поэта» [9] хотя бы и после его юридической реабилитации. Фамилия «Мандельштам» ещё долго ассоциировалась бы у меня с наукой физикой [10], а вовсе не с поэзией, если бы не К.Г. Паустовский. Думаю, что для тех лет история эта была весьма типичной.
      Было это так. Самостоятельно читать Паустовского я начал лет в 9–10, и вот, в четвёртом томе шеститомного собрания сочинений 1959 года выпуска я прочитал о Мандельштаме. Сейчас кому-то в это будет трудно поверить, но нижеприводимая цитата полностью вмещает в себя всё, что было мне доступно из стихов Осипа Эмильевича на протяжении 15-ти лет:

Как все корректоры, Вестникопуло был крити­ческий и недовольный человек. У него была страсть — стихи Осипа Мандельштама и фамильные предания. Стихи он читал наизусть по любому поводу.
      Укладываясь вечером спать и прислушиваясь к шуму прибоя, он говорил нараспев:

И море Черное, витийствуя, шумит
        И с тяжким грохотом подходит к изголовью...

Покупая виноград, он декламировал:

Виноград, как старинная битва, живет,
       Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке…

В одесские дни с их устойчивым зноем стихи Ман­дельштама врывались, как прохладный ветер. Было приятно вспомнить далекую зиму и пропеть про себя:

       Холодного и чистого рейнвейна
       Предложит нам студеная зима...

Рассказ датирован 1933 годом. Особенно почему-то запомнилось про холодный и чистый рейнвейн и студеную зиму. Наверное, потому что в этих двух строчках получается практически законченный сюжет, они могут жить как самостоятельное произведение искусства. Так оно в условиях советской цензуры и получилось. Долгие годы у меня в памяти эти строки жили в качестве самостоятельного стихотворного произведения.
      Так вот, на уже упомянутую лестничную площадку дядя Шура однажды вынес внушительный том какой-то технической документации и голосом профессионального заговорщика сказал:
      — На, почитаешь.
      Это были фотокопии стихов Мандельштама, насколько я помню, американского издания. Все текущие дела были заброшены, я читал и перечитывал. Поскольку советских людей старательно берегли от общения с множительной техникой, то — что успел, я перепечатал на пишущей машинке «Москва». Несколько листов этой машинописи у меня и сейчас есть.
      По возможности и под настроение мы с дядей Шурой ходили в экспедиции по дальним пригородам Воронежа. Сначала — на электричке или на автобусе, а от станции или от остановки — пешком. Устраивали целые путешествия по городу.
      Дядя Шура критически относился ко всем недостаткам социалистической системы, однако и российский капитализм ему не слишком понравился. Вполне отдавая себе, впрочем, отчёт в том, что магазины, полные товаров, — это хорошо, дядя Шура очень нервничал, когда по телевизору шла бесконечная реклама. Вероятно, это была реакция пожилого и усталого человека. Но главной его политической позицией была одна: он был несгибаемым антисталинцем.
      В 2010 году он сумел издать сборник своих стихов «Единственной земли очарованье» [11]. Текст уже верстался, но названия книги ещё не было. Не было — и всё тут! А поскольку в гранках нужно что-то заверстать в качестве временного названия книги, то я поставил: «Александр Глауберман. Из непропитого». Дядя Шура прочитал и ахнул:
      — Это что?!
      Потом подумал и сказал:
      — Хорошее название. Жаль, что в данном случае не по теме…
      Набирал стихи на компьютере Женя. Он же повёз нас с дядей Шурой на машине забирать тираж из типографии. Когда мы ехали обратно, то из радиоприёмника звучала песня, в которой часто повторялось имя «Алехандро», что, как известно, означает «Александр» по-испански.
      Он был театралом. Школьником играл в драмкружке, который постепенно перерос в театральную студию, Дворца пионеров. Самодеятельность? У них были хорошие сценические костюмы и профессиональный грим, сцену оформил настоящий художник-декоратор, играли ребята очень серьёзно — я сужу по сохранившимся фотографиям. Поставили, например, пьесу «Я хочу домой!» Сергея Михалкова, это история вполне в духе того времени — о советских детях, которые после войны репатриировались из западных секторов оккупации. И в городе Воронеже всё было тогда очень непросто: шла ловля «безродных космополитов», по делу Коммунистической партии молодёжи только что арестовали будущего поэта Анатолия Жигулина, который жил в доме наискосок и напротив… На память о тех временах осталась запись учительницы, накарябанная чем-то очень странным — это была самая, может быть, первая отечественная шариковая ручка! Рассказ дяди Шуры о его театральных буднях был опубликован в приложении к областной газете «Коммуна» [12].
      Хорошо фотографировал. Семён Борисович привёз с войны широкоформатный немецкий фотоаппарат 6 × 9 см, который дядя Шура успешно освоил. Его фоторепортаж [13] о футбольном матче, который комментировал знаменитый Андрей Синявский, тоже был опубликован. Уже этой осенью я повторил этот материал в группе «Воронеж глазами поколений» на Фейсбуке, и репортаж этот произвёл небольшой фурор среди знатоков и ценителей воронежского футбола. У дяди Шуры ещё со школы завалялась катушка непроявленной фотоплёнки «Agfa Isopan Film», которую я проявил в «нулевые годы», то есть в самом начале нового века, что, наверное, символично. И вот ведь что такое качественная продукция: на плёнке появилось вполне отчётливое изображение. Среди прочего, на ней нашёлся портрет Э.М. Аметистова, школьного товарища дяди Шуры, впоследствии судьи Конституционного суда Российской Федерации.
      Дядя Шура умер 7 ноября 2016 года.
      Мне его очень не хватает.
       

На фото:
      1. Покраска «Победы» в 1960-е гг. Дина Григорьевна, Семён Борисович и дядя Шура.
      2. Продолжение эпопеи в 1976 г.
      3. То же самое в 1988 г.
      4. Мы с дядей Шурой.

      Михаил ШТЕЙНБЕРГ
      
      
      ЗАГЛЯНУТЬ В КОФЕВАРКУ
      
      Воронежские журналисты и литературная общественность собралась 16 октября в Театральном клубе Камерного театра на встречу «Литературное воскресенье» с Борисом Подгайным — выпускником филологического факультета ВГУ, главным редактором газеты «Воронежский курьер». Борис Подгайный рассказал о своей новой пьесе «Кофе молотый», которая вошла в шорт-лист конкурса «Действующие лица-2015» и стала одним из десяти победителей конкурса. Этот конкурс имеет международный статус, потому что авторы, пишущие на русском языке, живут во многих странах мира, его проводит московский театр «Школа современной пьесы», которым руководит Иосиф Райхельгауз.
      Конкурс проводится в два этапа. В первом жюри выбирает наиболее примечательные пьесы, во втором оцениваются уже режиссерские заявки на эти пьесы. Всего было подано более 80 режиссерских заявок, в числе победивших — и заявка на пьесу «Кофе молотый» Анны Соколовой, выпускницы Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства. По победившим заявкам были поставлены и показаны на сцене театра «Школа современной пьесы» 15-минутные этюды, мини-спектакли. Из них жюри во главе с Райхельгаузом выбрало пьесу, по которой в театре будет поставлен уже полноценный спектакль. Выбрали в результате не «Кофе молотый», а другую пьесу, но у Анны Соколовой оказалась оригинальная трактовка произведения, что весьма порадовало автора — раз уж возможны различные трактовки, то пьеса однозначно получилась!
      Немного о пьесе. Герой ее варит кофе в кофеварке и размышляет. По жанру это пьеса-монолог, история типичных героев нашей эпохи, когда ученые в своих научных исследованиях констатируют феминизацию мужчин и маскулинизацию женщин. У Бориса Подгайного имеется своя интерпретация этого явления: «Женщины все более и более становятся сильным полом, при этом, как это у женщин получается парадоксально, продолжая становиться все более прекрасными. А у мужиков все наоборот — все больше теряем силу, мужественность, ум, а многие теряют и совесть, дурнея и дурея».
      Первоначальной идеей было написать рассказ от первого лица. Персонаж рассказа должен был рассказать о стрессовой ситуации, в которой он оказался — его бросает любимая женщина, а по какой причине — ему самому пока еще не понятно. На столе лежит записка, герой ее читает и рассказывает о своих ощущениях, погружается в дебри рефлексии, начинает рассуждать о причинах происшедшего. Герой получается и трогательным, и жалким, и отталкивающим, но вызывающим некоторое сочувствие зрителя — и все это вполне может быть одновременно. Получался монолог в чистом виде. И вот тут-то автору стало ясно, что выходит у него не столько рассказ, сколько пьеса.
      У сцены свои законы. Постановка дает возможность за счет игры актеров, режиссерских находок, световых эффектов и правильно подобранной музыки сгладить какие-то нестыковки фабулы. Впрочем, по словам Бориса Подгайного, в итоге все технические трудности удалось преодолеть, и пьеса будет напечатана в ближайшем номере воронежского альманаха «Ямская слобода».
      Мероприятие однозначно удалось. Автор рассказал о своей литературной и драматургической деятельности. В ходе презентации прозвучали отрывки из пьесы в исполнении Заслуженного артиста России Камиля Тукаева и Бориса Подгайного. Нам было интересно сравнить профессиональное актерское исполнение с чтением самого автора. И здесь нужно сказать, что оба варианта были одинаково интересны.
      И теперь о главном для драматурга и в судьбе пьесы — увидит ли ее зритель на большой сцене? Нас обнадежили: должен увидеть. Тем более, что, как сказал сам Борис Подгайный, «пока пьеса не поставлена, она не дописана».
      Из зала прозвучал вопрос:
      — Есть ли в пьесе что-нибудь про любовь?
      И автор уверенно ответил:
      — Да! Хотя самого этого слова в пьесе нет.
      А что касается творческих планов, то Борис Подгайный сейчас работает над завершением цикла рассказов.
      Кстати. Открывая презентацию, Камиль Тукаев сказал:
      — У меня, у Бориса и у замечательного артиста, к сожалению, покойного Юрия Степанова из театра «Мастерская Петра Фоменко», есть совместный творческий опыт. Это сценарий короткометражного фильма «Отчество». Борис взял на себя самую трудную часть — диалоги. Они получились очень смешными, остроумными, и в то же время — какими-то трепетными и горькими. Я думаю, что следующим шагом мы этот киносценарий прочтем с Борисом на два голоса.
      
      Фото: М. Штейнберг
 

Елена ФОМИНА

В воронежском Доме композиторов состоялся вечер памяти Виктора Горянина

В 2016 году автору песни «Задонский лес» и других популярных произведений исполнилось бы 80 лет

      Виктор Андреевич Горянин родился 11 августа 1936 года в Оренбурге. Учиться музыке начал с пяти лет под руководством отца, игравшего на кларнете, саксофоне и других инструментах. От природы одарённый пианист, Виктор Горянин в годы учёбы на фортепианном факультете сначала Оренбургского музыкального училища, затем Алма-Атинской консерватории удивлял педагогов невероятной техникой. С юности друживший с Виктором Андреевичем известный воронежский музыковед профессор Евгений Трембовельский вспоминает, что Горянину не нужно было много заниматься: он всегда был готов блестяще сыграть любую, самую сложную, программу. Однако карьера пианиста его не прельщала. После третьего курса Казахской консерватории имени Курмангазы он переходит на композиторский факультет и получает соответствующий диплом. Алма-Ата стала его вторым родным городом: здесь он преподаёт в 60‑е, сочиняет, записывается на радио. Именно в Казахстане появляются его песенные шлягеры «Вечерняя Алма-Ата» и «Гимн Алма-Ате», ставшие национальным достоянием республики. В 70‑е Горянин переезжает в Черноземье: сначала в Липецк, где преподаёт в музыкальном училище, а потом в Воронеж, который не покидает до конца жизни. Здесь он был заведующим

музыкальной частью театра драмы имени Кольцова, вёл класс композиции в средней специальной музыкальной школе, много сочинял, выступая с концертами в разных городах России — Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Челябинске, Улан-Удэ, Казани.
      Виктора Андреевича не стало год назад — в марте 2015‑го. К своему авторскому концерту он готовился ещё при жизни, но болезнь не позволила этому замыслу осуществиться. 18 апреля 2016 года музыка Горянина звучала в исполнении воронежских артистов разных поколений. Почтить его память пришли солисты филармонии, театра оперы и балета, выпускники института искусств и совсем юные музыканты — не больше четырёх лет отроду. Каждый выбрал сочинение по душе, и это естественно: Виктор Горянин обращался к разным жанрам, писал балеты, симфонические поэмы и фантазии, инструментальные пьесы, хоровые произведения и песни. Участники его авторского концерта постарались передать всё многообразие творческого наследия композитора.
      Лесная свежесть «Летних колокольчиков» в исполнении женского хора Воронежского педагогического университета под руководством Татьяны Вороновой (концертмейстер Елена Русинова) соседствовала с акварельными зарисовками из цикла «Календарь» на стихи С. Маршака в исполнении Екатерины Малофеевой и Ларисы Вахтель (фортепиано), лирические «Колечко» на стихи В. Зорина в исполнении заслуженной артистки Российской Федерации Любови Концовой и «Ландыш» на стихи С. Маршака в исполнении Елены Петриченко — с гротесковой «Мухой» на стихи К. Чуковского в исполнении Ивана Чернышова. Прозвучали великолепные вокальные дуэты: «Ночка звёздная» (Елена Петриченко и Любовь Концова) и знаменитый «Задонский лес» (Игорь Ходяков — Алексей Попов), ставший настоящим шлягером Черноземья.

      Сам прекрасный пианист, Виктор Горянин создал ряд интереснейших сочинений для фортепиано. В программу концерта вошли фантазийная «Бурлеска» в исполнении Михаила Князева и колоритные Танцы — зайцев и скоморохов — из балета «Царевна-лягушка», исполненные Евгенией Уваровой и Михаилом Князевым в переложении для двух роялей.

      Искренние улыбки и аплодисменты слушателей вызвало выступление участников студии музыки центра развития ребенка «Светлица» под руководством Елены Гётте: маленькие хористы спели несколько миниатюр Горянина из сборников «Мои игрушки» на стихи А. Барто и Л. Кучеренко и «Зоопарк» на стихи С. Маршака. Музыке для детей Виктор Андреевич уделял особое внимание: в 80–90‑е годы он входил во всероссийскую комиссию по музыкальному и эстетическому воспитанию подрастающего поколения при Союзе композиторов России.
      Виктор Горянин обладал редким даром мелодиста. Его музыка из кинофильма «Когда тебе 12 лет» часто звучала по Всесоюзному радио, многие его сочинения вошли в репертуар известных артистов: песни из кинофильма «Когда я был йогом», написанные ещё в юности, исполняла Людмила Гурченко.
      Чудесные мелодии Горянина — трогательные, нежные, остроумные — щедро лились на его авторском концерте в Воронеже. Наверняка не последнем концерте-посвящении замечательному композитору, который продолжает жить в своей музыке.
      

Марина Иваненко: «Нужно делать шаг в сторону публики»

Скрипачка из Москвы, наша землячка, концертирующая в разных странах, выступила в воронежском Доме актёра

      «Воронежские москвичи» — так называется цикл вечеров, уже четвёртый сезон собирающий в большом зале Дома актёра поклонников камерной музыки. В теплом домашнем названии отражается суть проекта, в котором участвуют молодые музыканты, уроженцы Воронежа. Здесь они сделали свои первые профессиональные шаги, затем уехали в Москву, чтобы продолжить образование, и теперь возвращаются в родной город с концертами — уже настоящими мастерами, получившими международное признание.
      Идея «Воронежских москвичей» принадлежит Татьяне Аркадьевне Пяточенко — музыкальному педагогу, на глазах которой выросли многие из участников проекта. За эти годы в рамках цикла выступили пианисты Артем Селиванов, Андрей Телков и Георгий Войлочников, виолончелист Ростислав Буркин, скрипачка Екатерина Путря, балалаечник Иван Кузнецов. Их имена сегодня можно встретить на афишах крупных европейских городов, у всех за плечами большой концертный опыт, многочисленные конкурсные победы и звания.
      Наша сегодняшняя героиня — лауреат международных конкурсов Марина Иваненко. В 4 года она начала заниматься ритмикой в воронежской детской школе искусств № 11. Затем училась в ДМШ № 14 (класс Татьяны Тимошенко), Воронежском музыкальном колледже имени Ростроповичей (класс Михаила Фрадина). С отличием окончила Московскую государственную консерваторию имени П.И. Чайковского (класс доцента Алексея Стрельникова, факультет исторического и современного исполнительского искусства), аспирантуру консерватории (руководитель — народный артист России, профессор Александр Винницкий). Марина Иваненко — лауреат II премии международного конкурса имени Бетховена (2012, Сант-Пельтен, Австрия), ведет сольную и ансамблевую концертную деятельность. Выступления скрипачки проходят в залах Москвы (Камерный зал Московской филармонии, Рахманиновский зал консерватории, Концертный зал «На Кисловке», Культурный центр имени Чайковского), Санкт-Петербурга, Лейпцига, Штутгарта (Германия), Венерсборга (Швеция), Люксембурга.
      В родной город Марина Иваненко привезла оригинальную программу «XX век в танцах», куда вошли произведения русских, французских, венгерских, австрийских, бразильских, аргентинских композиторов: от классиков XX века Прокофьева и Стравинского, Бартока, Дебюсси и Равеля — до нашего современника, улыбчивого бразильца, живущего в Канаде, Селсо Мачадо. Вместе с Мариной Иваненко в концерте приняли участие воронежские музыканты — гитарист Константин Левин и пианистка Екатерина Задонская. Втроем они создали живую, захватывающую и очень красивую историю, в которой смогли передать все многообразие музыки XX столетия, выраженное в жанре танца.
     — Я обнаружила, что у меня в репертуаре больше всего произведений XX века, — рассказывает Марина. — Я недавно окончила аспирантуру, и мне надо было, знаете, как у фигуристов в обязательной программе, играть крупную форму: Баха, каприсы, а мне очень хотелось сыграть что-то другое, и чтобы публика получила удовольствие. Так появилась идея этой программы.
      — В концерте звучало много музыки разных авторов. Какое сочинение вы считаете своим портретом?
     — Наверное, «Вальс» из «Золушки» Прокофьева. Я хоть и взрослая девочка, но все ещё верю в сказку. Она у меня сбылась.
      — Сбылась в профессиональном смысле? Ведь Московская консерватория — один из лучших музыкальных вузов в мире…
     — Когда я начала там учиться, конечно, многое изменилось. Дело даже не столько в консерватории: просто, когда ты меняешь педагога, нужно самой меняться. По большому счету, каждый приспосабливается к инструменту своим особым способом: это и называется почерком, исполнительской манерой. Поэтому каждый педагог хочет передать то, чего достиг сам. Плюс какие-то технические вещи, пробелы, которые всегда нужно восполнять. В общем, есть куда расти.
      — На концерте в Доме актёра было много ваших педагогов. При них трудно играть?
     — Да я об этом не знала! С одной стороны — легко, очень приятно, что все пришли, с другой стороны — очень большая ответственность, конечно.
      — У музыкантов особенные отношения с инструментом. У вашей скрипки есть своя история?
     — В консерваторию я поступала на жутких «дровах», которые стоили 500 баксов, и звучало это достаточно скромно. В консерватории дают инструмент, я постояла в очереди, через пару месяцев мне выдали скрипку, она тоже была туговата, но звучала поблагороднее. А свой инструмент я очень долго выбирала, пришлось выбирать между физическим здоровьем скрипки и красотой. Попадались очень хорошие старинные инструменты, но — одна трещина, и его уже нужно вскрывать. Поэтому я выбрала современный инструмент итальянского мастера Гаэтано Коло, он живет в Америке, это скрипка 1993 года, я её первая хозяйка.
      — У нее есть имя?
      — Я её называю просто Девочка, она очень солнечная, звонкая и мягкая, на ней хорошо играть Третий концерт Моцарта, например. Может быть, для зала Консерватории её маловато, а для зала Дома актёра — в самый раз.
      — А как вам наш зал?
     — Очень приличная акустика, удобно играть, нет ощущения того, что звук уходит, нет ощущения пустоты около себя и такого чувства, будто играешь, как в мешок. И публика замечательная.
      — Ваша программа посвящена XX веку, у нас на дворе век XXI, который внес ещё бòльшую свободу в исполнение: не зря вы упомянули фигурное катание. На ваш взгляд, со времён Паганини техника усложнилась?
      — Не думаю. Ничего принципиально нового, никаких рывков в исполнительстве не наблюдается. Может быть, у Изаи, Бартока, Шнитке музыка сложная, в первую очередь, гармонически. Такие вещи, как игра за подставкой, относятся к трансцендентальным приёмам, есть люди, которые активно работают на этих спецэффектах, и это тоже считается высокой музыкой, современной композиторской школой. Но взять, к примеру, Вила Лобоса: он очень простой, но это же потрясающая музыка! И её нужно доносить до слушателя.
      — Получается, 24 каприса Паганини — как 32 фуэте в балете: высший пилотаж в исполнительской технике?
     — Мне кажется, да. Конечно, Изаи обогатил гармонический язык, придумал кучу приёмов, как брать красивые аккорды на скрипке. Но именно техника: пиццикато левой рукой, пассажи двойными нотами, всяческие тремоло — все это было у Паганини. Кстати, в программе концерта был Фриц Крейслер, который говорил, что от удушливых газов современности не спасет ни один противогаз. Он не любил современных композиторов, не любил эти ужасы, которые воплощали в музыке авторы, пережившие Первую Мировую войну. Он был скорее за то, чтобы почувствовать аромат ночной Вены, дать людям какую-то отдушину. И в этом столько меланхоличной грусти… А ведь он тоже воевал, был контужен, тем не менее, ему удалось сохранить трепетное, лёгкое, ироничное отношение к жизни и не грузить никого тяжестью современности.
      — А кто для вас скрипач № 1 в мире?
     — Перлман, наверное. Он тоже безумно ироничный, совершенно не давит своим авторитетом, именно как музыкант на сцене. Ещё мне очень нравится Крылов, наш соотечественник, уехавший в Италию. Конечно, Леонидас Кавакос — мужественный, сдержанный, очень интересный и необычный. Кремер тоже нравится, но слушать его — неблагодарное дело, потому что начинаешь пытаться ему подражать, но так может играть только он, а все копии всегда обречены на неуспех.
      — Ваша программа-максимум на сегодня?
     — Мне очень нравится общение с публикой, хочется самой вести свои концерты, заниматься просветительской деятельностью. Мне кажется, позиция классических музыкантов: если вы не ходите в филармонию, то вы некультурные и необразованные люди, — неверная. Я считаю, что мы не имеем права занимать такую позицию. Если публика что-то не понимает, значит, это мы не доносим. И вообще странно, что концерты сегодня ведутся в манере XIX века: выходит конферансье, объявляет имя композитора, опус такой-то, между частями не хлопать — и вперед, сорок минут. Необходимо какое-то слово, связующая ниточка, потому что для многих это китайский язык. Человеку не может нравиться книжка на китайском, если он не понимает, о чем в ней написано. А если человеку, неравнодушному к музыке, дать хотя бы небольшой ориентир, ему будет интересно слушать. Все-таки, сейчас нет такого общего музыкального образования, как в XIX веке, в музыкальной школе учились не все, поэтому такой шаг в сторону публики делать нужно.
    
    Интервью вела Елена ФОМИНА
 

Елена ФОМИНА,

Наталья ГААГ

В воронежском Театре юного зрителя показали комедийный вестерн
    
      Главный режиссёр театра Вадим Кривошеев поставил спектакль «Вождь краснокожих»
    
      Кто из нас в детстве не зачитывался рассказами О. Генри? Вот уж точно: автор из разряда на все времена. Его читали наши бабушки и мамы, над страницами его книг забывали об уроках мы сами, а теперь их с не меньшим восторгом читают наши дети. Именно они стали первыми зрителями спектакля «Вождь краснокожих», который поставил в воронежском ТЮЗе режиссёр Вадим Кривошеев по рассказу американского классика в инсценировке Владимира Шелкова.
      Внимание зала, полного современных подростков, трудно удержать час пятнадцать без антракта. Однако, юные зрители, оснащённые разными гаджетами, искренне заинтересовались историей своего ровесника более чем столетней давности. Время и место действия в спектакле сохраняются в неприкосновенности, как в рассказе О. Генри. На неустроенный быт двух гангстеров указывают удобные, функциональные декорации (художник-постановщик Валерий Мелещенков): сколоченный из грубого дерева ящик из-под динамита, куда так удобно прятаться, стремянки, по которым так здорово лазать, раритетный реквизит, вроде стилизованного под начало XX века трехколесного велосипеда, гангстерского саквояжа или губной гармошки. Герои спектакля ловко управляются со всеми предметами, и в этих предлагаемых постановщиками обстоятельствах им не составляет особого труда убедить нас в том, что мы попали туда, куда надо.
      Историю незадачливых похитителей трудного подростка разыгрывают Александр Новиков (Билл), Андрей Лунев (Сэм) и Ярослав Козлов (Джонни). Все трое яркие, харизматичные, каждый вполне соответствует своей роли. Их взаимоотношения построены на импровизации, актёрском партнёрстве, веселой игре, которая со временем станет легче и естественнее. Но уже на первом спектакле ясно, что с выбором актёров режиссёр попал в десятку.
      О своём прочтении О. Генри, трудном детстве и взаимопонимании детей и родителей рассказывает режиссёр-постановщик спектакля «Вождь краснокожих» Вадим Кривошеев.
      — Эту работу нужно оценивать, в первую очередь, по тому, сложился или не сложился актёрский ансамбль, — говорит Вадим. — Здесь было сложнее организовать пространство и события, чем в «Томе Сойере», где восемнадцать артистов. Три человека должны час пятнадцать удержать внимание зрительного зала, от их подготовки, погруженности в работу многое зависит. Есть такое понятие, как резерв. Артист набирает от спектакля к спектаклю. Сегодня была первая встреча со зрителем, когда артисты только начинают понимать: где происходит реакция, что интереснее. Акценты будут актёрски допекаться в процессе, доводиться до логического взаимоотношения сцены и зрительного зала.
      — В спектакле один состав?
      — У нас два Билла: Сергей Барашов и Александр Новиков. Но это не значит, что при распределении ролей делаются ставки на кого-то одного. Это значит, что в труппе есть два артиста, которые способны в моём замысле, но по-разному, сыграть эту роль. Во-первых, это удобно, во-вторых, разнообразно, в-третьих, это способ раскрыть артиста. Глядя друг на друга, в одной и той же роли, каждый по-своему, они друг от друга чего-то набираются. Очень хорошая система.
      — Большинство взрослых зрителей чувствуют себя Билли…
      — Это не удивительно, особенно когда в семье есть маленькие дети.
      — А в вас самом был мальчик Джонни?
      — Это моё детство. Я вырос на Машмете, у меня был период, когда я был таким же чертёнком. Все подворотни, подвалы, самодельные арбалеты, охота с покрышками — это всё про меня. На моё воспитание повлиял дедушка. Он сказал: если не будешь читать, не станешь человеком. И когда я обо всём этом прочитал в книгах, наверное, тогда началось моё становление как творческой личности.
      — Трудно было придумать своего О. Генри? Такой яркий язык: мы же всё представляем, когда читаем…
      — А у каждого своё представление. Когда я читаю произведение, то в первую очередь ищу: а есть ли там что-то про меня? Есть ли у меня артисты, способные это воплотить? Это древнейший закон режиссуры: автор, время, коллектив. Я в 2016 году беру этого автора, зная точно, что у меня есть коллектив, способный это воплотить, и что в 2016 году это нужно. «Вождь краснокожих», безусловно, относится к тем произведениям, которые нужны во все времена. Особенно детворе.
      — На дочке спектакль проверяли?
      — Ещё нет. Пока проверяем на других зрителях. Я вообще хотел бы, чтобы в нашем театре не было разделения на детского и взрослого зрителя и к нам ходили бы семьями, а не классами. Надеюсь, нам удастся уйти от этого рефлекса, и все моё творчество в контенте от 6+ до 12+ будет называться «для семейного просмотра».
      — Вы недавно стали главным режиссёром Театра юного зрителя. Что собираетесь изменить в концепции театра?
      — В первую очередь, разрушить стереотип Театра юного зрителя как аббревиатуры ТЮЗ. Театр должен стать центром молодежного творчества. У нас в фойе сейчас развернута выставка двух молодых художниц. Я веду переговоры с молодыми фотохудожниками, планируем выставить их работы в нижнем фойе. У нас в труппе есть артист, Илья Осенко, он фотограф, я предложил ему такую тему: детские лица до спектакля, во время спектакля, после спектакля наберём коллекцию на целую художественную выставку. Также веду переговоры с молодой фотохудожницей Дианой Литвиновой, чтобы заполнить её творчеством фойе перед малой сценой. Она очень хорошо чувствует город, молодых людей в мегаполисе — тоже интересная тема.
      — А театр будет открыт для зрителя, который захочет зайти и посмотреть выставки?
      — Безусловно, он будет открыт, ещё будут поэтические вечера. Зачем ограничиваться «ночью искусств» раз в год, если мы можем подобные встречи делать после спектаклей? Если тема спектакля подходит для какого-то обсуждения, если на эту тему есть стихи или письма, почему нет?
      — А какие премьеры будут в этом году?
      — Есть задумка сделать на Малой сцене поэтический вечер «Век Серебряного века», где будет выстроена линия развития поэзии с 1916‑го до 2016‑го: несколько знаковых авторов этого периода, о чем писали поэты, как изменился язык. Это будет ближе к маю. В сентябре планируем выпустить «Василия Тёркина», а к Новому году — «Кошкин дом».
    
      Фото: tuzvrn.ru

 

 «ПЕСНИ СВЯТОГО ЛОГА»

      В Святом Логу возле Святого Архангельского источника, недалеко от села Новоживотинного Рамонского района Воронежской области, по традиции в последние выходные июля, прошёл очередной Благотворительный фестиваль духовно‑патриотического творчества «Песни святого Лога».
      Фестиваль проводится при организационной поддержке Воронежско‑Борисоглебской Епархии (по Благословению владыки Сергия), Советом храма Архангела Михаила в с. Новоживотинном, Музеем‑усадьбой Д.В. Веневитинова, Администрацией сельского поселения при содействии Общественной палаты Воронежской области, Администрации Рамонского муниципального района (глава Рамонского муниципального района В.И. Логвинов) и Отдела по культуре Администрации Рамонского района (руководитель — Е.И. Чиликина).
      Участников Фестиваля объединяет общая идея: «Построение Храма в своей душе». Это уникальное действие, участие в котором могут принять все желающие — певцы, танцоры, поэты, художники и мастеровые. Возраст участников значения не имеет!
      Здесь удивительная атмосфера, на горе перед сценой получился природный амфитеатр, на котором размещаются зрители, многие из которых — так же и участники большого концерта.
Всё здесь как‑то на удивление благолепно и несуетно, ведь Фестиваль — это не конкурс, а парад талантов.

Фоторепортаж Михаила Штейнберга

Елена НЕВЕДРОВА

Прекрасный человек в прекрасном мире

 О моноспектакле Екатерины Тоборовец на малой сцене ТЮЗа

     Если вы устали от натурализма, постмодернизма и всех прочих «‑измов», если опостылело пошлое и хочется чистого, если необходимо спасти и укрепить пошатнувшуюся веру в человека, моноспектакль Екатерины Тоборовец «Нет огня любви чудесней» в полной мере ответит на ваши вопросы и запросы. В заглавие вынесена строка из поэмы Горького «Девушка и смерть». Эта поэма, а также «Песня о Марко» и две новеллы из «Сказок об Италии» — «Нунча» и «Пепе» стали литературной основой спектакля. Впрочем, он не всегда назывался так. Полтора года назад, когда Екатерина впервые сыграла его в Доме актера в рамках творческого проекта «Антреприза», сценическая композиция именовалась «Смерть, любовь и мальчишка». Несмотря на явный успех, дальнейшая судьба спектакля была невразумительна и туманна. И вот здесь следует много-много раз сказать «спасибо» Александру Николаевичу Латушко, оценившего талантливую инициативу «снизу» и включившего спектакль в репертуар ТЮЗа. Начиная с ноября, он регулярно появляется в афише театра.
    Итак, новая жизнь и новое название, которое кажется более содержательным, чем прежнее. Первый вариант указывал на героев и сюжет, а второй — на суть. Ведь спектакль именно про любовь. И не только ту, в которой Он и Она, он про любовь мальчика Пепе к морю, цветам и птицам, он про любовь обитателей квартала Святого Якова к своей Нунче, красавице, песне, счастливому талисману. А если посмотреть шире и глубже, то речь идет о любви человека к миру и мира к человеку. Да, мир суров, он испытывает, порою испытывает жестоко. Но ведь солнце ласкает, море качает, виноградная лоза утешает.
    Моноспектакли бывают разными. Даже там, где один сюжет и всё вертится вокруг одного героя, требуется огромная творческая работа. А здесь калейдоскоп образов и характеров, всё стремится к одной цели, но очень разными путями. Екатерина Тоборовец идет каждым из этих путей, уверенно и вдохновенно. В фейерверке ее перевоплощений можно отметить два полюса: вот актриса гнусавым, неподдельно глумливым голосом Смерти поет «Со святыми упокой». Зная Екатерину, невольно задаешься вопросом: где она подсмотрела и подслушала столь несвойственное ей самой, как сумела вместить в себя и выразить? И вот она же задорным мальчишеским голосом (ну, к этому актерам ТЮЗа не привыкать) поет: «Если от многого взято немножко, это не кража, а просто дележка». Но не только эти мгновения спектакля, всё — от начала до конца — убедительно до неопровержимости.
Но что же такое моноспектакль «Нет огня любви чудесней» по главной своей сути? Если рассматривать его в контексте преобладающих тенденций современного театра, то это вызов и призыв. А если ответить на вопрос, что же актриса отдает зрителю, то это неистребимая вера в красоту человека и мира.

Фото: Воронежский государственный театр юного зрителя

Михаил ШТЕЙНБЕРГ

ВОРОНЕЖСКАЯ «ЯСНАЯ ПОЛЯНА»

      Весна этого года была отмечена очень интересным и, наверное, знаковым мероприятием: 16–19 мая  в Воронежском областном художественном музее имени И.Н. Крамского прошёл симпозиум1 под названием «Ясная поляна». Основное место действия: дворик.
      Это новый проект в культурной жизни Воронежа. Участниками его стали: Н. Васильев — кандидат искусствоведения, генеральный секретарь DOCOMOMO Россия, куратор (Московский музей дизайна); К. Светляков — заведующий отделом новейших течений (ГТГ); А. Масляев — куратор, заведующий сектором по научно-методической работе образовательного отдела Московского музея современного искусства (MMOMA); А. Тарасова — руководитель апартамента выставочных, образовательных и научных проектов (Музей современного искусства «Гараж»); П. Капустин — профессор, заведующий кафедрой теории практики архитектурного проектирования (ВГАСУ); Т. Дьякова — профессор, руководитель Культурно-просветительного центра ВГУ; М. Кутузов — руководитель Воронежской лаборатории игровых технологий; Е. Винник — архитектор проекта; Н. Бакина — руководитель проекта; И. Долгов, Н. Алексеев, И. Горшков, К. Гаршин, Н. Синозерская, И. Романов (художники).
      Темой симпозиума стала «Классический музей и современное общество».
Сколь злободневна эта тема? По всей видимости, основным посылом для симпозиума стало утверждение его организаторов: «Воронежский художественный музей имени И.Н. Крамского, крупнейшее художественное собрание региона, утратив в конце 1980‑х идеологическую функцию, пока так и не нашёл своего узнаваемого лица. Как должен измениться Музей? Каким он может стать? Какими ресурсами он обладает и какие может привлечь?»
      Насчёт идеологической функции всё понятно.
      Что такое «узнаваемое лицо музея»? Очень может быть, что классическому музею никакое «новое лицо» просто не нужно. Классический музей есть классический музей, а поиски какого‑то нового лица и старое разрушат, и нового не создадут. В классический музей люди пойдут смотреть классику, в современный — любоваться современным искусством. И никакие идеологические функции здесь не при чём. Собственно говоря, кто те люди, которые упрекают музей в безликости? Я бывал в этом музее и при советской власти, но я как­‑то не припоминаю, чтобы здесь велась большая политическая работа. Кому‑то здесь скучно? Так есть распивочные, там веселее...
      Нужны перемены?
      Действительно, а нужны ли они? И если да, то какие перемены в принципе возможны в классическом музее? Кроеным образом изменить экспозицию? Можно. Но вполне представим и такой случай: серьёзный посетитель увидит, что та картина, которая висела на этом месте в 1972 году, и такому факту от души обрадуется. Очень может быть, что именно ради такого посетителя и работает классический музей.
      Но, конечно, есть и такая публика, которой постоянно требуется что‑то новое. И вот тут возникает термин «современное искусство».
      Это штука весьма лукавая.
      В самом деле, каждый год соответствующие учебные заведения выпускают сотни квалифицированных художников. Вот, кстати, выставочная часть программы представила нам экспозицию работ современных художников. Что сказать? Когда некоторые поделки под маркой «современного искусства» выставляются в музейных залах, то это вызывает недоумение и порой раздражение. Здесь же эти смешные железяки пришлись как‑то очень к месту.
      Симпозиум начал работу с того, что были открыты площадки: выставочная, а также интеллектуальная и литературная.
      Были обсуждены следующие вопросы.
      Классический музей в современном обществе:

      — Что такое музей. Функции и роль музея в современной культуре.
      — Музей и общество: взаимные ожидания. Почему мы ходим или не ходим в музеи?
      — Новые музейные стратегии и практики.
      — Музейный менеджмент. Ресурсы и их эффективное использование.
      ВОХМ имени И.Н. Крамского: проблема формирования уникального образа.
      Музыкальная программа.
      Музей и архитектура:
      — Музей в современном городе или как пройти в музей.
Архитектурное решение музейных проблем.

И в заключение — небольшое интервью с Ильёй Бейлиным,одним из организаторов проекта.
 

      — Немного о мероприятии, его философские цели и задачи. Чья эта была мысль провести в Воронеже симпозиум «Ясная поляна».
      — Задумка проекта, который связан с «Музейным двориком», родилась примерно полгода тому назад у Натальи Евгеньевны Бакиной, ответственного секретаря Музея имени И.Н.­ Крамского. В силу своей работы и в ходе общения с горожанами она пришла к мысли о том, как можно изменить выставочное пространство города и сделать ей интересным. Потому что претензии к Музею имени И.Н.­ Крамского, как и вообще ко всем современным музеям, просты и понятны: молодёжь перестала туда ходить, потому что там якобы пыльно, скучновато, нет произведений искусства, отражающих окружающую их действительность... В музее надо ходить маленькими шажками и говорить шёпотом. В общем, в представлении некоторых людей музеи являются некими моделями храмов. Поэтому для того, чтобы выстроить площадку для диалога, мы использовали это пространство между двумя музейными зданиями.
      Это был заброшенный дворик, с зеленью, в котором не было никакого паркового хозяйства. Так и появилась эта идея преобразовать это пространство, сделать его комфортным для времяпровождения как для сотрудников, так и для гостей Музея. Теперь сюда можно придти как в некий atrium, и теперь можно не просто созерцать картины Музея, но и послушать на открытом воздухе лекции, устроить мастер‑классы совместно с участниками каких-либо других культурных проектов. Это могут быть мастер-классы по дизайну, по акварели, по комиксам, по оригами... Возможно много вариантов! Важно было создать пространство для диалога и выяснить запросы и потребности активных горожан разного возраста.
      Создание Музейного дворика — это такой, в хорошем смысле слова, эксперимент; надеюсь, что уже в скором времени мы сможем сказать: «Этот Дворик востребован, потому что мы здесь проводим мастер‑классы, дети сюда любят приходить, студенты любят сюда приходить, это пространство осваивают современные художники, предлагают свои композиции, делают инсталляции...
      — А почему такое хорошее название: «Ясная поляна»?
      — Оно двоякое. Мы, безусловно, имели ввиду тот факт, что «Ясная поляна» — это известный всему миру бренд. Но в данном случае речь идёт не о том месте, где жил и работал уважаемый писатель. У нас другая трактовка этого названия. Наша поляна ясная в смысле прояснения. Поляна, которая будет прояснять отношение горожан к Музею и отношение Музея к горожанам.
      — А под поляной мы тогда понимаем Музейный дворик?
      — Да.
      — Я, как человек скуповатый, хочу спросить: эти деревянные топчаны после окончания симпозиума будут демонтированы или нет?
      — Конечно, нет. В этом пространстве они незаменимы для комфортного времяпровождения. Не не одноразовая мебель, она монтировалась на совесть и рассчитана на длительную эксплуатацию.
      — И как часто будут проходить встречи в Музейном дворике? Есть же у нас такая традиция — поговорить и разойтись. Надолго.
      — Сейчас закончится симпозиум, а мы — те кто участвовал в качестве лекторов и организаторов, соберёмся и подумаем, что можно дальше делать. Надеемся, что нам удастся здесь провести мастер‑классы каких‑нибудь хороших воронежских художников.
      Большие надежды мы возлагаем на детское творчество. Кстати, в этом дворике очень хорошо с утра и по вечерам, поэтому детям придти сюда и поучиться рисовать будет очень комфортно.
      На мой взгляд, это очень простые вещи, которые нетрудно реализовать. Нужны какие‑то небольшие деньги и простая организация процесса. А намерения художников и сотрудников Музея более или менее совпадают.
      — Чудно!

 

Елена НЕВЕДРОВА

ВЕСЕННИЙ ДАР

    В Воронежском Доме композиторов состоялся сольный концерт пианистки Ларисы Вахтель.
    10 марта, вечер, время близится к семи. За окнами маленького уютного зала Дома композиторов сгущаются теплые безмятежные весенние сумерки, а в зале собрались люди, объединенные одной мыслью: хвала небу, наконец-то мы дождались. Мысль эта требует пояснения: педагогическая, научная, организаторская деятельность Ларисы Вахтель заслуживает всяческого одобрения и уважения, но мы-то, эгоисты, всегда ждали от нее прежде всего музыки. И вот дождались. Дождались музыки Моцарта, Шопена, Грига, Шумана, Листа, Скрябина. Ведущая концерта Елена Фомина сказала, что концерт этот посвящен весне и приурочен к ней, и даже если бы последовало музыкальное воплощение птичьего щебета и раскрывающихся почек, все было бы правильно и достойно, но весна, ворвавшаяся в эти вечерние сумерки, оказалась неизмеримо больше, оказалась и счастливее, и грознее. Весна эта стала пробуждением жизни, возвращением к жизни со всей ее радостью и мукой. Конечно, все, бывшие в зале, прежде всего, вовлеклись в погружение и переживание. Настоящее всегда таково: сначала оно заставляет, взлетая и падая, пережить. Но ведь потом необходимо осмыслить. Конечно, была в жизни Ларисы Вахтель долгая, начатая с первых гамм, работа за инструментом, конечно, были искания души. Из этого родились мастерство и искренность исполнения, без чего не бывает настоящего музыканта. Но вот откуда в хрупкой и мечтательной тургеневской девушке неистовая и безграничная мощь? Ведь на наших глазах, на нашем слуху инструмент под ее руками становился грозовой тучей и океанской бурей. И вот здесь позволю себе высказать гипотезу, которую только сама пианистка может подтвердить или опровергнуть: хранители святыни, если это настоящие хранители, должны обладать многими замечательными качествами, в том числе и интуицией. И вот такие хранители энное количество лет назад разрешили Ларисе Вахтель сыграть на рояле Бетховена. И, может быть, именно прикосновение к тем клавишам дало ей ту безмерность чувств, то бесстрашие перед жизнью, которые так воплотились в ее исполнении, которые стали прекрасным весенним даром. Вот здесь надо бы произнести некие слова признательности и благодарности. Но как малы, пошлы и ничтожны были бы они по сравнению с тем, что было нам даровано, что мы пережили. Но настоящие слова для этого все-таки есть, не наши слова, а великого Блока:
             О, весна без конца и без краю —
               Без конца и без краю мечта!
               Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
               И приветствую звоном щита!..
    Лариса Вахтель познала жизнь, приняла, сумела воссоздать в звуке и, больше того, смогла приобщить нас к этому грозному, мучительному, прекрасному весеннему дару.